Цена 1 часа рабочей силы, как правило снижается.
6. Партизанская крепость
Материал из m-17.info
Ковпак С. А. От Путивля до Карпат. — М.: Воениздат НКО СССР, 1945. — 136 с. / Литературная запись Е. Герасимова. Подписана к печати 19.4.45.
Содержание
Партизанская крепость
Утром 20 октября немцы начали наступление на Спадщанский лес. На этот раз из Путивля был выслан крупный отряд. Наши разведчики насчитали 5 танков, одну танкетку и 14 автомашин с пехотой. Танки остановились в поле и открыли по лесу огонь из всех своих орудий. Стреляли немцы наобум, так как где мы — толком не знали. Наломали деревьев, подбодрили себя шумом, потом, разбившись на две группы, рванулись вперёд; танки, пехота — все стреляют.
И в этот день наши минёры торжествовали. Одна группа немцев, не успев углубиться в лес, отскочила назад: передовой танк подорвался на мине. Такая же участь постигла и вторую группу, ей тоже пришлось вытаскивать на буксире танк, подорвавшийся на мине.
Отскочив от леса на почтительное расстояние, немцы подняли по нему пальбу из всех видов оружия. Со стороны, вероятно, это было очень странное зрелище: по лесу палят из пушек и пулемётов, а лес молчит, ни одной живой души в нём не видно. Наши дозоры отошли от опушки, ждут, пока у немцев успокоятся нервы.
К 12 часам дня стрельба прекратилась. Гитлеровцы укатили назад в Путивль, так и не узнав о судьбе своих танков, пропавших накануне в лесу.
Страх перед Спадщанским лесом стал у оккупантов ещё больше. То, что происходило в лесу, оставалось тайной, раскрыть её немцы были бессильны. Они не знали ни месторасположения нашего отряда, ни сил его, они ничего по существу не знали о нас, а мы знали о каждом их шаге. Наши люди были постоянными гостями в Путивле. Отличным разведчиком оказался Коля Шубин. Посмотришь на него — никогда не скажешь, что шустрый. Ходит возле землянки степенно, как взрослый, спросишь что-нибудь, отвечает подумавши, рассудительно, а на деле — огонь. Пойдёт в Путивль, целый день будет шнырять по базару, крутиться среди солдат, вроде дурачок, а потом проберётся с ними [26] в казарму. Всё мечтал себе автомат у немцев выкрасть. Это не удавалось ему, а патроны часто выкрадывал. Один раз полный подол принёс и всё горевал, что по дороге много растерял: бежал, споткнулся, рассыпал, а подобрать все не сумел, побоялся, что немцы заметят, стрелять будут.
С помощью таких вот разведчиков и женщин-колхозниц мы узнавали всё, что происходит в Путивле, что замышляют немцы. После неудачной попытки проникнуть в Спадщанский лес гитлеровцы пытались прибегнуть к услугам предателей, чтобы хоть трупы своих танкистов вытащить. Но после того как два немецких наймита не вернулись из Спадщанского леса — один был расстрелян нами, другой сгорел заживо в танке, — трудно было немцам найти желающих служить проводниками или разведчиками. Предателям Спадщанский лес внушал не меньший ужас, чем немцам.
Мы чувствовали себя в лесу, как в крепости, и постепенно обживались в нём. Землянки нашего отряда, разбитого на восемь боевых групп, раскинулись на большой площади. К двум самым отдалённым — к заставам, выдвинутым к опушкам, — протянули из штаба телефонные провода. Позывными были «Сосна» и «Остров». Так эти заставы и назывались у нас. Вслед за телефоном в штабе появился электрический свет. В качестве движка был использован мотор одной немецкой автомашины, подорвавшейся на нашей мине. Эту машину удалось отремонтировать на дороге и пригнать в лес своим ходом. Партизанские шоферы промчали её через четыре деревни, в которых была немецкая полиция. Отремонтирован был и захваченный у немцев средний танк.
Одновременно с объявлением в приказе по отряду состава танкового экипажа из бывших трактористов я объявил также состав артиллерийской батареи. Правда, батарея эта была не совсем обычной — без пушек. Артиллеристам предстояло самим добыть пушки и всё необходимое для батареи, о чём они и были предупреждены при назначении.
Неподалеку от штабной землянки, возле которой поставили на позицию танк, появились землянки санчасти, хозчасти, общая кухня. Была и своя баня, но далеко — в нескольких километрах, на посёлке лесосплава. К зиме решили перетащить её в лес, поближе. Устраивались надолго, основательно. Хозяйственной части приказано было приступить к созданию неприкосновенного продовольственного запаса, к изготовлению деревянных ящиков для зерна, к рытью погребов для картофеля, капусты. Зерно и овощи вывозились [27] с помощью колхозников с заготовительных баз противника, помещавшихся в соседних сёлах.
Для работы с населением была выделена группа партизан-агитаторов во главе с бывшим заведующим организационно-инструкторским отделом путивльского райкома партии Яковом Григорьевичем Паниным.
В ближайших к лесу сёлах и хуторах мы были уже полными хозяевами, немецкая полиция оттуда бежала. Наши агитаторы открыто проводили там собрания и митинги. Снова, как до прихода немцев, ребятишки, мои старые друзья, оповещали обо мне, когда я появлялся в селе, весёлым криком:
— Дед пришёл!
Молодёжь наша очень быстро перезнакомилась с девушками-колхозницами, повадилась к ним в гости ходить. На опушке леса, возле «Острова» и «Сосны», появились парочки, в деревнях начались гулянья.
Колхозники стали проситься в отряд. На первых порах мы требовали, чтобы подавали письменные заявления. После разбора заявлений и проверки за принятыми в отряд добровольцами посылались разведчики.
Без наших проводников, со стороны в расположение отряда никто не мог пройти. Лес охранялся заставами и дозорами — на опушках, часовыми — на дорогах. Чтобы пройти в лес, надо было знать партизанский пароль.
- * *
Взрывы на вражеских коммуникациях продолжались. В конце октября было сразу закрыто движение через Сейм в двух районах: одновременно взлетели на воздух четыре моста — два в Путивльском районе и два в Конотопском. Охрана мостов была снята боевыми группами, которые потом, выдвинувшись в сторону гарнизонов противника, прикрывали подрывников.
Этим делом руководил наш комиссар. Человек неугомонный, он хотел всюду поспеть. Почти не было дня, чтобы Семён Васильевич не выходил на операцию. На следующее утро после взрывов сеймских мостов на дороге Путивль — Рыльск подорвался на нашей мине тягач, перевозивший танк на платформе. Надо было послать туда людей, чтобы снять вооружение, снаряды и уничтожить этот танк, пока немцы не вывезли его. Комиссар только что вернулся с Сейма, побрился у пенька и опять сам повёл на операцию новую группу. [28]
Семён Васильевич часу не мог в землянке отдохнуть. Иной раз придёт, разденется, ляжет на нары, выкурит несколько папирос, и смотришь — одевается уже.
— Ты куда это?
— На «Остров» схожу, боюсь, не устроили ли они там опять гулянки.
В те дни Семён Васильевич, куда бы он ни шёл, всегда со своим сынком Радиком. Я чувствовал, что он немного нервничает. Он не успел эвакуировать из района свою семью. Перед приходом немцев в Путивль она перебралась в одно село неподалеку от города, к знакомым. Семён Васильевич говорил, что не может простить себе этого. Он очень беспокоился за семью, старался только не показывать своего волнения, а в руках держать себя умел. Недаром его любимым выражением было «армейская привычка»: это-то он должен сделать по армейской привычке, этого он не может переносить по армейской привычке, а это само собой выходит, и тоже по армейской привычке.
По правде сказать, на первых порах армейские привычки комиссара, его требовательность не очень-то по душе пришлись кое-кому из новых людей, присоединившихся к нам уже в лесу. Как-то вызываем «Остров» — никто не отвечает. Оказалось, что все ушли на гулянье к девушкам в деревню, на заставе никого не осталось. Семёну Васильевичу пришлось поставить перед этими людьми вопрос о дисциплине со всей серьёзностью. И вот кое-кто начал поговаривать, что Ковпак, мол, хотя и ругается, но дед хороший, а это всё комиссар по своей армейской привычке закручивает.
Было среди новых бойцов несколько что называется отчаянных. Они не раз поднимали шум: мы-де партизаны, а не красноармейцы, обойдёмся и без комиссара. Рудневу пришлось много поработать с ними. Он заглядывал в их землянки чаще, чем к другим. Сначала у них разговоры бывали громкие, а потом начались и задушевные. Семён Васильевич хорошо знал людей и умел к ним подойти. Кончилось тем, что и эти люди заразились армейскими привычками комиссара и полюбили его как отца родного, как любили его все партизаны.
Я уже говорил, что наши путивляне даже во внешности старались подражать Семёну Васильевичу. Например, — мода на усы. Эта мода охватила весь отряд, началось соревнование — у кого усы больше, у кого пышнее. Или вот тоже — песни. Была у Руднева одна песня, которую он чаще [29] всех пел. Выйдет вечером из землянки, шинель внакидку, сядет на пенёк вместе со своим Радиком, обнимет его, прикроет полой шинели и затянет: В чистом поле, поле под ракитой,
Где клубится по ночам туман Там лежит, лежит зарытый, Там схоронен красный партизан. И слышишь у одной землянки подхватили, у другой — и по всему лесу песня пошла: Я сама героя провожала В дальний путь на славные дела, Боевую саблю подавала, Вороного коника вела.
Эта песня стала любимой у путивлян.
- * *
Алексей Ильич вернулся из Харькова, как настоящий Дед Мороз, — к празднику: готовились к встрече 24-й годовщины Октябрьской революции.
— Только, хлопцы, не гневайтесь, — говорит, — подарков я вам не принёс.
Мы ждали с «Большой земли» рацию. Алексею Ильичу не удалось её получить, но командование, с которым он связался в Харькове, взяло наши координаты и обещало, что рация будет сброшена нам с самолёта. Хорошо уже было то, что на «Большой земле» узнали о нашем существовании в Спадщанском лесу.
Вероятно, не только я, многие путивляне представили себе тогда Москву, кабинет, большую карту на стене, маленькое зелёное пятнышко на нём к северо-западу от Путивля и руку, делающую на этом зелёном пятнышке отметку красным карандашом. И ведь может быть эта карта — в кабинете Сталина, и перед ней стоит он сам — это его рука делает отметку на карте, он смотрит на нас, думает о нас. Одна мысль об этом была праздником. Хотелось, сделать что-то такое, чтобы Сталин порадовался в эти трудные дни.
А Дед Мороз говорил, что не принёс нам подарков!
Вернулся он, и в землянке сразу как-то уютнее стало. Какая бы погода ни была — Алексей Ильич в валенках, а то ещё и в овчинной шубе. Выпьет несколько кружек горячего чая — красный, как кумач, а борода, брови, шевелюра — белые, как снег. И всё ближе к печке подсаживается, пока не взмокнет так, что пот градом с него катится.
— Эх, в баньку бы с дороги. [30]
Вот, кстати, и новое дело старику нашлось: поручили ему перевезти баню с лесосплава в расположение наших землянок. Ему всё под руку. Человек он мастеровой: в детстве с батькой-каменщиком к его ремеслу приучался, потом сам пошёл на отхожие заработки, сезонничать, кровельщиком работал. В отряде я назначил его своим помощником по хозяйственным делам. Дел этих было очень много — тысяча мелочей, и все очень хлопотливые. Сапоги должны быть смазаны — это закон, приходилось гнать дёготь, или вот стирка белья — щёлок надо выварить из золы.
Интересно рассказывал Алексей Ильич, как он через фронт переходил. Рассказывает, а у самого слёзы от смеха. В одном месте надо было по большаку итти. Это когда он в ту сторону шёл, красноармейцев провожал. Они усомнились, спрашивают:
— Куда, дед, ведёшь? Видишь, как дорога наезжена немецкими машинами?
А дед показывает на поля. Была пора уборки картофеля, на полях полно народу. Говорит: «свои же все люди — не выдадут». Пошли по дороге, как только увидят немцев — в поле, рассыплются по нему и делают вид, что картошку выбирают. Колхозницы благодарят: «Спасибо, товарищи, за помощь». А из мужчин некоторые смеются: «Попутчики, значит. Мы такие же копальщики, как и вы: к одну сторону пробираемся». Тогда много народу пробиралось к фронту по картофельным полям между копальщиц.
- * *
Октябрьские праздники встретили хотя и в тылу врага, но по заведенному в Советской стране обычаю. Во всех сёлах и хуторах вокруг Спадщанского леса провели праздничные митинги, рассказали народу правду о положении на фронте, то, что узнали от Деда Мороза.
Побывали и у нас гости. В канун праздника 6 ноября встречаем в лесу хлопчика лет тринадцати. Ведёт вола.
Спрашиваем его:
— Ты куда, малый?
— До вас. Вы же ковпаковцы?
— Ковпаковцы.
— Ну так вот, до вас меня и послали делегатом.
— Кто послал?
— Ну, наш народ, мы — новошарповские. Завтра же праздник Октябрьской революции. Вот вам и отрядили в [31] подарок вола. Вы, дяденьки, его зарежьте, и будет к празднику мясо до борща. Он вол-то хороший, жирный-жирный.
Порадовал народ нас в эти дни своим вниманием, заботой. В селе Стрельники, километрах в восьми от леса, после собрания, проведённого партизанским агитатором, колхозники, выгрузили из амбара всё зерно на подводы, выгнали со скотного двора телят и отправили целый обоз в подарок нам. Мы отказывались, говорили, что у нас всего хватает, но колхозники и слушать не хотели:
— Пожалуйста, не обижайте Стрельники.
