Цена 1 часа рабочей силы, как правило снижается.

Материал из m-17.info

Версия 19:51, 9 апреля 2010

Движение / Концепция жизнеустройства / Диалектическая логика /

Суждение как форма мышления

Суждение — более сложная форма мышления, чем понятие. Необходимо, однако, разобраться, в каком смысле эта логическая форма более сложна. Выше было показано, какое огромное значение для познания объективного мира имеют понятия. Диалектическая логика определяет их как узловые, опорные пункты мы­шления, в них концентрируется богатство содержания, постигнутое мышлением в процессе теоретического и практического овладения действительностью. Не сни­жаем ли мы значения понятий, называя суждение более сложной формой мышления? Разве суждение не воспро­изводит то же содержание знаний, которое уже имеется в понятии? Чтобы разобраться в этих вопросах, сопоставим, на­пример, понятие «империализм» с суждением «импе­риализм есть последняя, высшая стадия капитализма». В понятии «империализм» содержится уже то, что вы­сказывается суждением о нем как о последней стадии капиталистического строя. Кроме того, указанное су­ждение невозможно было бы без опоры на определен­ные понятия, каковы в данном случае понятия «импе­риализм» и «капиталистический строй». Но тем не менее эти формы не тождественны, и суждение по срав­нению с понятием представляет собой нечто качествен­но новое, некую новую ступень развития мышления о предметах. В чем заключается это новое качество?

В понятиях содержание нашего знания о вещах и их существенных связях существует как бы в слитной, нерасчлененной, свернутой форме, которая в целях по­знания требует своего дальнейшего развития, раскры­тия, развертывания своего содержания. Опираясь на понятие империализма, мы с помощью суждений рас­крываем его содержание по самым разнообразным на­правлениям: мы утверждаем, что империализм — это монополистический капитализм, что империализм есть реакция в политической области, что империализм по­рождает захватнические войны и т. д.

Но было бы неправильно понимать соотношение между понятием и суждением так, что суждение только развертывает имеющееся уже в понятии готовое знание, делая, так сказать, неразвернутое содержание развернутым, нераскрытое — раскрытым. Суждения ис­пользуют понятия как опорные пункты для достижения новых знаний, для познания новых существенных свя­зей и отношений между вещами, в целях формулиро­вания новых понятий, законов и т. д. Какое колоссаль­ное богатство новых знаний развила марксистско-ленинская теория, опираясь на научное понятие импе­риализма! Эти знания не выводились чисто логическим путем из этого понятия, а достигались на основе при­менения его ко всем различным формам общественной жизни. Среди логических средств, служивших делу этого развития познания, широко используется и фор­ма суждений.

Когда анализ проявления существенных черт импе­риализма позволяет, например, в области искусства вы­сказать суждение о том, что для части буржуазного искусства периода империализма характерен распад художественной формы, то это суждение не есть ре­зультат простого раскрытия понятия империализма. Здесь налицо развитие знания, достигнутое, в частно­сти, благодаря суждению как новой по сравнению с понятием формы мышления. Чтобы стало возможным такое новое знание, необходима другая логическая форма, при посредстве которой понятие как бы приходит в движение в связи с другими понятиями, развер­тывает, развивает богатство своего содержания, поро­ждает новые знания о свойствах и отношениях вещей. Поэтому суждение есть форма дальнейшего движения мышления, опирающаяся на понятия и сохраняющая их в «снятом» виде. В силу выясненного выше значения понятий они составляют основу, фундамент суждений, как, впрочем, и всех других форм мышления.

Суждение обычно определяется как мысль, в которой что-либо утверждается или отрицается о предмете. Это определение в общем правильно и охватывает одну из особенностей суждения в отличие от понятий. Формальная логика разработала ряд важных сторон проблемы суждения: выяснила состав, структуру су­ждений, определила деление суждений на простые и сложные, дала классификацию различных видов про­стых и сложных суждений и т. д. Современная фор­мальная логика, впитавшая в себя достижения матема­тической логики, не ограничивается исследованием одних лишь суждений, в которых что-либо утверждает­ся или отрицается о предмете. Она рассматривает также суждения, в которых высказывается отношение между двумя или многими предметами. Основное вни­мание она обращает на анализ логических форм связи, которые рассматриваются как функции истинности. В логике высказываний, например, анализируются та­кие формы связи между суждениями, как логическое отрицание, конъюнкция, дизъюнкция, импликация и др. Нельзя сказать, что традиционная логика совсем не исследовала отношений. Но современная формальная логика значительно расширила круг исследования от­ношений, она изучает теперь и такие, которые раньше не рассматривались (например, отношения: «быть больше», «быть меньше, чем», «быть между», «быть старше» и т. д. и т. д.). Теперь в логике рассматривают­ся отношения любого характера и законы, которым они подчиняются (1). Вся эта работа, проделанная формаль­ной логикой, остается в силе и с точки зрения диалекти­ческой логики. Вместе с тем следует сказать, что эти результаты не исчерпывают все стороны суждения как логической формы. По крайней мере два аспекта, две стороны его остаются вне целей и интересов формаль­ной логики. Это, во-первых, вопрос о том, как в форме суждений отражаются и выражаются противоречия развития и изменения объективного мира, поскольку, как было уже выяснено, логика движения мысли должна соответствовать объективной логике, развивающейся че­рез противоречия действительности. Во-вторых, это во­прос о том, какова логика движения, развития форм суждения, посредством которой познание углубляется в сущность вещей, идет от внешнего к внутреннему, от случайного к необходимому, от единичного к общему и т. д.

Этими и другими подобными вопросами занимается диалектическая логика, и важность этих сторон логиче­ской формы суждения едва ли можно переоценить. Но эти вопросы накладывают свой отпечаток и на подход диалектической логики к суждению как форме мысли в отличие от подхода формальной логики. Различие двух подходов к суждениям заключается не в том, что диалектическая логика отбрасывает эту форму, а фор­мальная логика изучает ее, а в том, что первая иссле­дует ее под углом зрения мысленного выражения теку­чей, противоречивой действительности и развития, углубления самого познания.

Анализируя понятие, мы все внимание обращали на раскрытие его диалектической природы, его внутренних противоречий, этот же вопрос стоит в центре исследова­ния формы суждения. В «Диалектике природы» Энгельс писал: «Взаимопротивоположность рассудочных опреде­лений мысли: поляризация. Подобно тому как электри­чество, магнетизм и т. д. поляризируются, движутся в противоположностях, так, и мысли. Как там нельзя удержать одну какую-нибудь односторонность, так и здесь тоже» (2).

Эти слова вполне применимы и к такой форме мысли, как суждение. Диалектическая логика не изобретает своей особой формы суждения, она находит диалектиче­ские противоречия в обычной форме, которой занимается традиционная логика. Формальная логика не исследует форму суждения с этой точки зрения. Но эта сторона имеет большое значение для диалектики познания, для изучения того, как в форме суждений отражаются и по­знаются реальные противоречия жизни. Правда, как будет видно в дальнейшем, диалектическая логика в известном смысле конкретизирует, преобразует форму суждения, делая ее более гибкой для выражения проти­воречий развития, изменения, переходов.

Суждение состоит из субъекта, предиката и связки. Субъект и предикат суть противоположности, которые в полном согласии с диалектикой взаимополагают и взаимоотрицают друг друга. Субъект невозможен без предиката, предикат — без субъекта, обе эти противо­положности переходят друг в друга. Гегель по праву называл суждение расщеплением понятия. То, что в по­нятии находилось в единстве, в процессе движения мысли, перехода понятия в суждение раздвоилось: внутренние противоположности получили свое выраже­ние в форме внешних противоположностей — субъекта и предиката. Одно из важных противоречий, свойствен­ных понятию, как уже говорилось, состоит в том, что понятия в качестве общего есть синтез единичного, что противоположности общего и единичного в нем сплав­лены воедино. В суждении это противоречие понятия приобретает форму своего дальнейшего развития, оно здесь рас­крывается, обнажается. Обычно субъект в суждении представляет собой нечто единичное, предикат общее. Высказывая простое суждение: «Иван есть человек», мы объединяем противоположности единичного и об­щего, благодаря чему раскрывается сущность субъекта. Диалектика здесь состоит не только в том, что противо­положности единичного и общего схватываются в един­стве, но и в переходе каждой части суждения в свою противоположность. Общее в суждении не присоеди­няется к единичному внешним образом, а обнаружи­вается в самом единичном, в субъекте, как его соб­ственное иное. С. другой стороны, предикат — общее, находит свое выражение и конкретизацию в единичном, т. е. переходит в единичное.

Таким образом, благодаря форме суждения мышле­ние постигает закономерную связь явлений, ибо каждое единичное существует в связи с другими единич­ными и, следовательно, с общим, общее в свою оче­редь связано с единичным, выражая те или иные сто­роны единичного и т. д. Поэтому когда мы высказы­ваем суждения: «единичное есть общее», «общее есть единичное», то в этом нет игры слов, а есть глубокая диалектика, отображающая реальную связь вещей, связь и переходы противоположностей. Эта диалектика имеется в любом суждении. Говоря «электрон есть ча­стица материи», мы связываем конкретный, единичный вид материи с материей как общим понятием, выра­жающим сущность материального вообще: единичное переходит в общее. В то же время мы расщепляем по­нятие материи как единство общего и единичного, об­наруживая единичное в общем, переводя, как сказал бы Гегель, общее в его отрицательность, т. е. в единичное.

Но в форме суждения раскрываются связь и пере­ходы не только таких противоположностей, как единич­ное и общее, но и массы других противоположностей: явления и сущности, случайности и необходимости, то­ждества и различия, возможности и действительности и т. д. В. И. Ленин показал это на примерах простых суждений: «Случайное и необходимое, явление и сущ­ность имеются уже здесь, ибо говоря: Иван есть чело­век, Жучка есть собака, это есть лист дерева и т. д., мы отбрасываем ряд признаков, как случайные, мы отделяем существенное от являющегося и противопола­гаем одно другому» (3).

В формальной логике тождество и различие распре­деляются по различным суждениям, В одних сужде­ниях утверждается тождество предмета, о котором высказывается суждение, с другими предметами (утвер­дительные суждения), в других — отрицается их тожде­ство, констатируется различие их (отрицательные су­ждения). Диалектическая логика рассматривает тожде­ственное и различное в единстве, и они оказываются не свойствами, признаками разных предметов, а одного и того же предмета. Этот вопрос мы подробно разбе­рем в дальнейшем, Уже сама форма любого суждения есть единство тождества и различия, ибо субъект тождественен с предикатом и в то же время отличен от него. Говоря, что электрон есть частица материи, мы выявляем тождество электрона с материей (единичное есть общее, явление есть выражение сущности) и раз­личие его с материей в целом (единичное противопо­ложно общему, явление противоположно сущности).

Таким образом, суждение как форма мышления слу­жит орудием выявления и выражения диалектики свя­зей и отношений между предметами. Отличие суждения от понятия в этом смысле состоит в том, что оно есть форма дальнейшего движения этих противоречий. В нем противоречия переводятся из скрытого состоя­ния, какими они пребывают в понятии, в открытое. Мысль расщепляет их на два полярных полюса (субъект и предикат, отношения между предметами) и вы­ясняет их связи.

После этих замечаний перейдем к конкретному рас­смотрению диалектической природы суждения.

Логические и диалектические противоречия в суждении

В последние годы вопрос об отображении в сужде­ниях диалектических противоречий явлений и процес­сов объективного мира приобрел актуальное значение. Наука в своем поступательном развитии все глубже проникает во внутренне противоречивую сущность вещей и их отношений и формулирует суждения, в которых тождество и различие, противоположности вообще не­разрывно связаны между собой. Таковы, например, научные суждения о единстве корпускулярных и вол­новых свойств вещества и поля, единство частиц и анти­частиц, бесконечности и конечности, непрерывности и прерывности, необходимости и случайности в статисти­ческих процессах и т. д. Для людей, незнакомых с диа­лектикой, подобные суждения непривычны как по содержанию, так и особенно по своей логической форме. Уже это определяет интерес к указанному во­просу и необходимость логического исследования ука­занных суждений. При этом на первый план выдви­гается проблема взаимоотношения диалектических и логических противоречий или, конкретнее, вопрос о том, совместимо ли в суждениях отражение диалектических противоречий вещей с соблюдением формально-логиче­ского закона запрета противоречий в мыслях. Именно этот вопрос стал предметом острых споров в философ­ской литературе. Он обсуждается в марксистской лите­ратуре, он используется буржуазными философами для борьбы против марксистской диалектики.

В чем же сущность этого вопроса? Формально-логический закон противоречия, как уже говорилось, запрещает совмещение в суждениях о предмете, взятом в одном и том же отношении и в одно кто же время, противоречащих друг другу при­знаков. Нельзя одновременно приписывать предмету какой-либо признак и отрицать его, нельзя высказывать два суждения о чем-либо, из которых одно утверждает нечто, а другое то же самое отрицает. Два таких су­ждения не могут быть сразу истинными, конъюнкция (т. е. соединение) противоречащих суждений невоз­можна. Правильны ли эти положения формальной ло­гики с точки зрения диалектической логики? Безу­словно! Без соблюдения этого закона невозможно по­следовательное, непротиворечивое мышление.

В то же время известно, что вещам и явлениям объективного мира свойственны внутренние противо­речия и что только отражение этих противоречий в мышлении есть условие познания истины. Наука уста­новила, например, что пространство одновременно имеет свойство прерывности и непрерывности. Эти про­тиворечивые свойства должны быть выражены в су­ждении: «пространство прерывно и непрерывно». Как видно, это суждение состоит, собственно, из двух су­ждений: 1) пространство прерывно и 2) пространство непрерывно. Мы их соединяем вместе соответственно природе самого объективного пространства. Получается, что, высказывая предложение о том, что пространство прерывно и непрерывно, мы соединяем в одном сужде­нии два противоречащих друг другу признака. Как же тогда быть с формально-логическим законом противо­речия? Не нарушаем ли мы его, высказывая такого рода суждения? Не попадаем ли мы в безвыходное по­ложение, поскольку признается правильность формаль­но-логического закона противоречий и не может быть подвергнута сомнению истинность диалектического за­кона единства противоположностей? Такова суть этого вопроса.

Рассматриваемый вопрос и споры вокруг него не новы. В буржуазной философии давно уже ведется борьба против диалектической логики под флагом за­щиты формально-логического закона непротиворечия, выдвигаемого в качестве верховного критерия всех научных истин. Эпигоны философского идеализма задолго до современных буржуазных критиков марксистской диалектики выступили с тезисом о том, что диалектика и ее учение о противоречиях несовместимы с требова­нием формальной логики о непротиворечивости сужде­ний. Сегодняшние критики марксизма ничего нового не прибавляют к тому, что уже было давно сказано. Не бесполезно напомнить об этой критике и привести не­которые «аргументы» ее против диалектики, прибавив к ним доводы современных буржуазных критиков.

В 1868 г. вышла книжка известного немецкого иде­алиста Э. Гартмана «О диалектическом методе». На книжку Гартмана ссылались позднейшие противники диалектической логики чуть ли не как на образец за­щиты формально-логического закона непротиворечия от мнимых покушений диалектики.

В своем ничтожном пасквиле против диалектиче­ского способа мышления Гартман характеризует диа­лектику как «болезненное замешательство духа». За­кон непротиворечия он называет законом «здорового мышления». Главным критерием оценки диалектиче­ской логики он считает вопрос о том, согласуется или не согласуется она с этим законом «здорового мыш­ления». Так как, с его точки зрения, диалектика якобы отрицает этот закон, то она должна быть пре­дана анафеме и объявлена врагом человеческого мыш­ления.

Весь свой пыл Гартман тратит на опровержение уче­ния диалектики о противоречиях как источнике разви­тия. Положение формальной логики о недопустимости противоречий в мышлении он переносит на объективную действительность и отрицает наличие противоречий в реальных вещах и процессах. Что же касается логиче­ских форм, то он не допускает и мысли о том, чтобы в понятиях и суждениях отразить противоречия явлений. Гартман утверждает, что отношения между вещами — чисто внешние, не вытекающие из их внутренних проти­воречий. Например, отношение между событиями А и В можно, с его точки зрения, понять, лишь приняв во вни­мание, что А и В свободны от внутренних различий и противоречий и представляют собой простые тождества: А не содержит в себе В и наоборот. Отношение между ними не таково, говорит он, «будто одна сторона содержит в себе другую, она просто лишь внешним обра­зом предполагает ее и только одновременно с ней это отношение может быть схвачено, только одновременно с ней возникает в мышлении» (4).

Чтобы яснее стала абсурдность подобных утвержде­ний, подставим вместо буквенных обозначений реаль­ные вещи. Допустим, А — это неорганическая природа, «не-жизнь», В — органическая природа, «жизнь», или А-это материя, В — сознание. Согласно логике Гартмана и ему подобных, «не-жизнь» и жизнь, неощущающая материя и ощущающая, должны быть лишь в качестве внешнего отношения схвачены мышлением одновремен­но. Неживая материя, «не-жизнь», не содержит в себе возможности своего отрицания, своей противоположно­сти — живой материи; она не способна превратиться в свою противоположность. Точно так же обстоит дело с неощущающей и ощущающей материей. Но если так, то возникает вопрос: откуда взялась жизнь, откуда по­явилось сознание? Если А и В должны быть схвачены мышлением как внешнее отношение одновременно суще­ствующих вещей, то отсюда напрашивается вывод о том, что жизнь вечно существовала или ее создал высший творец, что сознание внешне по отношению к материи и тоже неизвестно, в силу какого чуда возникло, Таков единственный смысл отрицания суждений, в которых отражены внутренние противоречия объективных пред­метов.

Закон формальной логики используется, таким обра­зом, для того, чтобы под видом мнимого противоречия между ним и диалектикой опровергнуть ее коренное по­ложение о том, что противоречия есть источник движе­ния, что вне противоречий нет и не может быть движе­ния. В действительности никакого конфликта между ними нет. Необходимо строго различать логические про­тиворечия и диалектические противоречия. Очень часто путаница в рассматриваемом вопросе происходит из-за смешения, отождествления этих различных по своей природе противоречий. Когда формальная логика запре­щает соединять в одном суждении противоречащие друг другу положения, то это требование имеет цель не до­пустить путаницы, непоследовательности мысли, разрушающих форму мышления. Если человек в своих рассу­ждениях противоречит самому себе, то это разрушает форму его мысли, ибо форма есть связь, внутренняя структура мысля. Бессвязная форма мысли перестает быть формой, организующей, упорядочивающей мышле­ние.

Диалектика также призывает строго соблюдать тре­бование непротиворечивости мысли. В. И. Ленин неод­нократно говорил, что «логической противоречивости» не должно быть ни в каком анализе. Конечно, термин «логические противоречивости» не очень удачен, и, оче­видно, поэтому Ленин берет эти слова в кавычки (5). Этот термин неудачен потому, что из него можно сделать вы­вод, будто вообще в логике, в логических рассуждениях недопустимы какие бы то ни было противоречия, в том числе и отражение в логических формах мышления диа­лектических противоречий действительности. Ведь когда мы утверждаем, что сама форма суждения диалектиче­ски противоречива, ибо в единстве и отношениях субъ­екта и предиката отражается единство таких противо­положностей, как единичное и общее, случайное и необ­ходимое и т. д., то с полным правом мы можем это назвать логическим противоречием, ибо в нем логически выражаются реальные противоречия вещей. Но так как термин «логическое противоречие» в истории филосо­фии, а также в современной литературе приобрел имен­но тот оттенок мысли, о котором шла речь выше, т. е. так как под ним подразумевают логическую непоследо­вательность и путаницу мысли, то приходится опериро­вать им именно в этом смысле.

Итак, мы выяснили, что понимается под «логиче­скими противоречиями» и в каком смысле необходимо трактовать формально-логический закон запрета противоречия в мысли.

Теперь возьмем суждение, в котором выражена диа­лектическая противоречивость вещей, и посмотрим, как обстоит здесь дело с соблюдением указанного формаль­но-логического закона. Воспользуемся следующим поло­жением Энгельса из «Анти-Дюринга», которое приводит один из критиков диалектической логики в целях ее опровержения: «Бесконечность есть противоречие, и она полна про­тиворечий. Противоречием является уже то, что беско­нечность слагается из одних только конечных величин, а между тем это именно так... Именно потому, что бес­конечность есть противоречие, она представляет собой бесконечный, без конца развертывающийся во времени и пространстве процесс» (6).

Это положение состоит из диалектически противоре­чивых суждений. Суждения: «бесконечное состоит из конечного», «бесконечное есть единство конечного и бес­конечного», несомненно противоречивы. Но в каком смысле? В них нет нарушения принципа логической не­противоречивости, нет путаницы и непоследовательно­сти мысли. Они отражают объективную диалектику, реальные противоречия любого бесконечного процесса. Человек, стоящий на почве науки, не может не выска­зывать такого рода противоречивые суждения. Можно, конечно, стоять на позициях, враждебных науке, и от­рицать вообще бесконечность, как это делает упоми­навшийся уже Житловский, пытающийся опровергнуть положение Энгельса. Он заявляет, что проблема беско­нечности вообще неразрешима и небо бесконечности нужно предоставить «den Philosophen und den Spatzen» (т. е. «философам и воробьям»). «Но во всяком слу­чае, — пишет он, — понятие о бесконечности само по себе не заключает в себе никакого противоречия, не­смотря на то, что бесконечное «состоит из конечных ве­личин». Ведь и простое понятие о целом, состоящем из отдельных частей, не заключает в себе никаких вну­тренних противоречий» (7).

Удивительная логика! Отрицая внутренние противо­речия вещей, отражаемые в суждениях, «критик» тут же высказывает именно такого рода суждения. Ибо когда он заявляет, что «бесконечное состоит из конечных величин», что «целое складывается из отдельных частей», то он задним числом признает то, что пытается опро­вергнуть. Это значит, что нет иного способа выразить в суждении диалектическое понятие, не прибегая к его противоположности, содержащейся в нем самом. Конк­ретнее, невозможно судить о бесконечности, не прибегая к помощи ее противоположности — конечности, невозможно судить о целом без его противоположности — понятия о частях, из которых оно состоят. Притом бес­конечное и конечное, целое и части вопреки Гартману и другим «критикам» диалектики не относятся друг к другу внешне, а представляют собой внутренне свя­занные противоречия. Это — такое отношение между различными сторонами вещи, при котором они одновре­менно взаимно обусловливают и отрицают друг друга. Если бы не было этого внутреннего противоречия в бесконечном, в целом, то, как справедливо писал Эн­гельс, не было бы и самой бесконечности, как и целого.

Таким образом, в суждениях, отражающих противоречия диалектического существования и развития явле­ний объективного мира, нет никаких логических проти­воречий в указанном выше смысле слова и в полной мере соблюдается закон формальной логики о недопу­стимости подобных противоречий. Если бы я, высказы­вая суждение о том, что материя прерывна и непре­рывна, тут же утверждал нечто прямо противополож­ное этой научной истине, то тогда я действительно вносил бы путаницу в своя мысли. Но нельзя же назы­вать логической путаницей правильное отражение реаль­ных противоречий вещей. Одно из двух: либо призна­вать эти реальные диалектические противоречия и тогда необходимо признать неизбежность их отражения в ло­гической форме суждений, либо не признавать их и то­гда можно утверждать что угодно, ибо это уже выходит за пределы научного подхода к действительности.

Ссылка же на то, что диалектика якобы отрицает логический закон непротиворечия в мыслях, выдумана в целях опровержения материалистической диалектики. Марксисты более чем кто-либо соблюдают элементар­ные правила логического мышления, ибо им нет нужды прибегать к софистическим уловкам и трюкам, чтобы оправдать свой научный взгляд на мир, как это сплошь и рядом делают идеалисты-метафизики, кичащиеся своей «логичностью», но отстаивающие ретроградное мировоззрение, а также буржуазные политики, вынужденные черное выдавать за белое.

В самом деле, есть ли хотя бы какая-нибудь доля логики в следующем рассуждении современного про­тивника диалектической логики С. Хука, также поносящего ее под флагом защиты закона непротиворечия? «Если все в природе противоречиво, — пишет он, — и если, как утверждает Энгельс, правильное мышление есть образ или отражение вещи, тогда последователь­ность будет постоянным признаком ложности. Наука, которая рассматривает последовательность необходи­мым условием истины, при таком условии не могла бы сделать ни одного шага вперед. Если все в природе противоречиво, тогда Энгельс едва ли сможет сказать, что мысль, являющаяся продуктом природы, материи, должна «соответствовать», вместо того чтобы противо­речить» (8). Странная логика... Ведь совершенно логично утверждать, что раз в природе все противоречиво, то мышление должно отражать эти противоречия, т. е. со­ответствовать объективной действительности. И в этом состоит подлинная последовательность мысли. Послед­няя была бы «постоянным признаком ложности» лишь в том случае, если бы мысль, исходя из неверного, не­согласованного с реальными объектами, предрассудка, «последовательно» отстаивала этот взгляд. Конечно, Сидней Хук в своем рассуждении соблюдает закон не­противоречия, но это не мешает ему высказывать лож­ные мысли. Еще Кант доказывал, что, «хотя бы в нашем суждении и не было никакого противоречия, тем не ме­нее оно может соединить понятия не так, как это тре­буется предметом». И еще: «Суждение, хотя и свободное от всяких внутренних противоречий, тем не менее может быть ложным или необоснованным» (9).

Это значит, что нельзя закон непротиворечия счи­тать единственным критерием в вопросах суждений. Не­обходимо еще, чтобы непротиворечивое в формально­логическом смысле суждение было истинным, т. е. пра­вильно отражало свойства и отношения реальных вещей. Конечно, наука не могла бы развиваться, если бы она в своих суждениях о природе не соблюдала закона непротиворечия, как формального условия истины. Но она тем более не могла бы развиваться, если бы до сих пор находилась на позициях метафизики XVIII в. и про­должала, подобно С. Хуку, отрицать противоречивость развития, изменения объективного мира. Помимо всего этого, в приведенном рассуждении Хук допускает эле­ментарную логическую ошибку, он подменяет понятие об объективных диалектических противоречиях, свой­ственных вещам и отражаемых в суждениях, понятием о логических противоречиях, логической путанице в мысли. Итак, вся критика диалектической логики в буржуаз­ной философии в связи с вопросом о законе непротиворечия безосновательна. Она исходит из ложной пред­посылки, будто диалектика отрицает необходимость соблюдения в суждениях правил логической непротиворе­чивости мысли. Цель этой критики — под флагом за­щиты правил формальной логики отвергнуть глазное в диалектике: учение о развитии через преодоление про­тиворечий.

Рассмотрим теперь кратко, как ставится вопрос о допустимости противоречий в суждениях в работах некоторых марксистских философов. Известный польский философ-марксист А. Шафф в статье «Марксистская диалектика и закон логического противоречия» (10) правильно указывает, что нет конфликта между диалекти­ческим законам единства и борьбы противоположностей и законом логического противоречия, что, как ни пара­доксально это звучит, о диалектических противоречиях мы должны мыслить логически непротиворечивым образом, т. е. не допуская никакой логической непоследовательности и путаницы.

Однако Шафф считает, что признание недопустимо­сти логических противоречий в суждениях требует пересмотра положения диалектики о движении как про­тиворечии. Он подвергает критике взгляды Гегеля на этот вопрос и доказывает, что ошибочная позиция не­мецкого философа «оказала влияние на Маркса и Эн­гельса, а через их посредство и на Ленина». Что же конкретно А. Шафф считает ошибочным в трактовке движения у Гегеля, а также у Маркса, Энгельса и Ленина?

Он полагает, что формула о противоречивости дви­жения тела, выражающаяся в том, что оно одновременно и находится и не находится в данной точке, не согласуется с, формально-логическим законом противоречия. В этой формуле, указывает он, объединяются два противоречащих суждения — тело находится в данном месте и тело не находится в данном месте (в одно и то же время), что означает нарушение закона формальной логики. Чтобы избежать «нарушения» этого закона ло­гики, А. Шафф предлагает вместо слов «находится» и «не находится» употреблять слово «проходит». Нам кажется, что подобное согласование закона формальной логики с реальными противоречиями дви­жения есть иллюзорное, а не действительное решение вопроса. Замена одного слова другим не может спасти от решения проблемы: противоречиво объективное дви­жение или не противоречиво? Если оно противоречиво, то как иначе его выразить в суждениях, как не посред­ством отражения в них реальных противоречий дви­жения?

В самом деле, оттого, что я скажу «тело проходит это место», нисколько не снимаются реальные противо­речия движения, ибо прохождение есть то же движение и, следовательно, снова возникает тот же вопрос. Не­верно также отрицать момент покоя, когда речь идет о движении, ибо движение, развитие, изменение вклю­чает в себя этот момент. Движение есть единство дви­жения и покоя, и формула «тело находится и не нахо­дится в данном месте» выражает это противоречивое единство того и другого. А. Шафф лишь чисто внешним образом преодолевает противоречивый характер сужде­ния о движении. Ибо когда я скажу: «движущееся тело проходит данную точку пространства», то внешне, сло­весно здесь не выражено противоречие движения. Но в действительности прохождение тоже есть противоре­чие, ибо прохождение точки пространства движущимся телом есть единство таких противоречий, как движение и покой, прерывность и непрерывность пространства и времени; вне этих противоречий нет движения. Можно привести немало суждений, которые точно так же внешне свободны от диалектических противоречий, но в действительности они заключены в них. Когда мы, например, высказываем суждение: «материя существует бесконечно», то действительный, внутренний смысл этого суждения состоит в том, что бесконечность существова­ния материи реализуется в форме конкретных конечных ее состояний и снова возникает то же противоречие: материя и конечна, и не конечна, т. е. бесконечна. Та­ким образом, заменой слов, которую производит А. Шафф, вряд ли удастся что-либо достигнуть. Защищая закон непротиворечия указанным образом, А. Шафф невольно подвергает сомнению диалектиче­скую теорию развития. Альтернатива у него такова: либо признавать противоречия движения и тогда неиз­бежно нарушение в суждениях закона формальной ло­гики о непротиворечии; либо отрицать противоречия движения и тогда останется в сохранности этот закон.

Было бы неправильно думать, что речь идет лишь об одной формуле, касающейся того, как выразить проти­воречия простого механического перемещения тела. Лю­бую формулу можно улучшить, видоизменить. У класси­ков марксизма-ленинизма формула о простейшем виде движения есть одно из выражений их общего понима­ния движения. Нельзя критиковать эту формулу, остав­ляя нетронутым общее понимание движения, развития и их противоречивость. Разве только в случае с пере­мещающимся в пространстве телом мы сталкиваемся с противоречивостью движения и необходимостью отра­зить ее в суждениях? Это общий принцип диалектиче­ской логики, и, как увидим дальше, в науке на каждом шагу встречаются такого рода суждения.

Поэтому истинная альтернатива такова: или выда­вать диалектические, т. е. реально существующие в са­мом объективном мире, противоречия за логические противоречия, т. е. противоречия субъективные, выра­жающие непоследовательность мысли, и тогда нужно от них отказаться; или признавать эти диалектические про­тиворечия и отражать их в суждениях в логически по­следовательной ясной форме. Иначе вопрос стоять не может.

Таким образом, начав с правильного утверждения о том, что не существует конфликта между диалектиче­ским законом единства противоположностей и формально-логическим законом непротиворечия, А. Шафф закончил мыслью о непримиримости этих двух законов. Ошибка автора объясняется преувеличением роли за­кона непротиворечия в мышлении и познании. А. Шафф заявляет, что, «только учитывая закон логического противоречия, мы можем понять диалектическую концепцию изменения в развитии, обоснованно о ней гово­рить» (11). С этим нельзя согласиться. Конечно, этот закон логики важен как принцип последовательного, несбивчивого мышления. Он указы­вает на необходимость логически непротиворечивого по­строения теорий, сигнализируя о неблагополучии, если такого рода логические противоречия возникают. Но за этими пределами, т. е. за границами своей роли как формального условия истины, он перестает быть руко­водителем в познании, уступая место другим, более су­щественным законам познания, соответствующим са­мому содержанию явлений и процессов, вскрывающим источники и движущие силы развития, изменения объ­ективного мира. Мы целиком согласны с оценкой роли этого закона в научном познании, данной одним из вы­дающихся современных физиков — М. Борном. «Логи­ческая последовательность, — пишет он, — есть чисто отрицательный критерий; без нее не может быть при­нята никакая система, но никакая система не приемлема только в силу того, что логически непротиворечива» (12), В этих словах совершенно точно указана роль этого за­кона в познании. Взваливать же на него непосильные задачи — Значит мешать ему выполнять предназначен­ную роль.

Было бы ошибкой во имя диалектического учения о внутренних противоречиях развития и изменения вы­брасывать за борт закон логического непротиворечия в мышлении. Но нельзя впадать и в другую крайность и во имя формальной логики отрицать объективность про­тиворечий движения и развития. А что именно таков смысл рассматриваемой точки зрения, свидетельствует статья А. Шаффа «Еще раз о диалектике и принципе логической противоречивости».

«По моему мнению, однако, недопустимо закрывать глаза на тот факт, — пишет автор, —что провозглаше­ние объективной противоречивости движения равно­сильно зачеркиванию применимости формальной логики. Ситуация выглядит следующим образом: либо мы отвергаем формальную логику, либо находим решение вопроса о мнимых объективных противоречиях движе­ния» (13). И еще: «Следует понять, что... уже не может быть достаточным формальное и ни к чему не обязы­вающее признание ценности формальной логики. Если признавать ее, то нельзя примирить это признание с до­пущением логической противоречивости, неизбежно вы­текающей из принятия объективной противоречивости (! — М. Р.), которая содержится в материальном дви­жении. Либо ошибочна формальная логика, либо оши­бочно положение об объективной противоречивости дви­жения» (14).

Как видно, здесь уже нет речи о логически. непроти­воречивом выражении диалектических противоречий, как в первой статье. Теперь автор говорит «о мнимых объ­ективных противоречиях движения». И так как, по мне­нию автора, из диалектического подхода к движению неизбежно вытекает логическая противоречивость су­ждений, то выход, оказывается, может быть только та­кой: твердо стоять на страже запрета логических противоречий и провозгласить мнимыми противоречия движения.

Такая постановка вопроса ошибочна. Из признания диалектического характера движения не вытекает неизбежность логических противоречий. Что же. касается противоречий объективного движения, то они существуют независимо от нашей воли, от нас только зависит научное исследование вопроса о том, как в суждениях выражаются эти противоречия.

В заключение этого раздела мы остановимся на од­ном поучительном примере ленинской критики подмены диалектических противоречий логическими. В статье «О карикатуре на марксизм и об «империалистическом экономизме»» В. И. Ленин подверг критике взгляды П. Киевского (Ю. Пятакова) по вопросу о самоопреде­лении наций и — шире — борьбе за демократические свободы в условиях империализма. Пятаков до­казывал, что в силу реакционного характера империа­лизма борьба за. самоопределение наций в условиях империализма бессмысленна. Он утверждал, что само­определение наций так же неосуществимо, как, напри­мер, рабочие деньги при товарном производстве. Пята­ков находил «логическую противоречивость между двумя социальными категориями: «империализм» и «самоопределение наций» (15). Ленин не отрицает глубо­кого противоречия между ними, как и между империа­лизмом и демократическими формами развития вообще. Указывая, что в суждениях не должно быть логических противоречий, Ленин все внимание обращает на анализ существа вопроса. Он показывает, что противоречие между империализмом и демократией (демократической республикой, самоопределением наций и т. п.) есть ре­альное, живое противоречие объективной действитель­ности. Ленин доказывает, что вообще между капита­лизмом и демократией существует противоречие. «Демо­кратическая республика, — пишет он, — противоречит «логически» капитализму, ибо «официально» приравни­вает богатого и бедного. Это есть противоречие между -экономическим строем и политической надстройкой. С империализмом у республики то же противоречие, углубленное или усугубленное тем, что смена свободной конкуренции монополией еще более «затрудняет» осу­ществление всяких политических свобод» (16).

Но значит ли это, что капитализм и демократия, как ни противоречат они друг другу, не могут совмещаться и не совмещаются? В. И. Ленин указывает, что буржуазия осуществляет свою власть в демократических рес­публиках путем подкупа должностных лиц и союза пра­вительства с биржей. То же самое происходит и при империализме. Империализм еще больше противоречит демократии, он есть усиление реакции по воем линиям, в том числе и по политической линии. Монополистиче­ский капитал имеет в своем распоряжении еще больше средств для подчинения своим интересам любого, в том числе и демократического, государства. Насколько был прав Ленин, мы видим сейчас на примере любого современного капиталистического государства. В настоя­щее время происходит прямое сращение монополистиче­ского капитала и буржуазного (в том числе и демократического) государства, прямое подчинение государ­ственного аппарата монополиям.

Из положения о противоречии между империализмом и демократией Пятаков делал вывод о том, что не сле­дует выставлять в программе партии пролетариата де­мократические требования и бороться за них. Выра­жаясь языком логики, он выступал против формули­ровки в программе такого суждения, в котором были бы связаны эти противоположности. В. И. Ленин в другой статье глубоко вскрывает, в чем «основная логическая ошибка» Пятакова (17). Она заключается в том, что, видя действительные, реальные противоречия — империализм и демократия, империализм и самоопределение наций и т. д., — Пятаков противопоставлял их как несовмести­мые, разрывая живую связь между ними, объявляя их «логически» несоединимыми. Раз империализм есть от­рицание демократии, значит, рассуждал он, демократия неосуществима, бессмысленно поэтому бороться за де­мократические свободы. Раз империализм враждебен независимости наций, значит, опять-таки бесполезно бо­роться за нее в условиях империализма.

В противовес этому подходу В. И. Ленин показы­вает, как в самой жизни данные противоположности совмещаются, переплетаются, образуя сложную, полную диалектических противоречий картину. Опять-таки, выра­жаясь языком логики, Ленин высказывает ряд сужде­ний, в которых находят отражение эти реальные проти­воречия. Вот эти суждения: «Капитализм вообще и им­периализм в особенности превращает демократию в иллюзию — и в то же время капитализм порождает демо­кратические стремления в массах, создает демократи­ческие учреждения, обостряет антагонизм между отри­цающим демократию империализмом и стремящимся к демократии массами». «Свергнуть капитализм и им­периализм нельзя никакими, самыми «идеальными» де­мократическими преобразованиями, а только экономи­ческим переворотом, но пролетариат, не воспитываю­щийся в борьбе за демократию, не способен совершить экономического переворота». «Социализм ведет к отми­ранию всякого государства, следовательно, и всякой демократии, но социализм не осуществим иначе как через диктатуру пролетариата, которая соединяет насилие против буржуазии, т. е. меньшинства населения, с пол­ным развитием демократии...» (18). Если стоять на позициях одной формальной логики, то можно увидеть в этих суждениях «конъюнкцию про­тиворечащих предложений» и объявить их «логическими противоречиями». Но формальная логика бессильна при анализе столь сложных вопросов общественного разви­тия. Только диалектическая логика позволяет понять, что через посредство такого рода суждений познаются реальные противоречия жизни. В таких суждениях нет никакой логической непоследовательности, путаницы, т. е. того, против чего направлено острие формально­логического закона непротиворечия.

Жизнь, новейший исторический опыт полностью под­твердили истинность диалектики, отраженной в приве­денных ленинских суждениях. В послевоенный период борьба за национальную независимость и свободу на­родов против империализма, борьба за сохранение демо­кратических свобод приобрела невиданные масштабы. Вместе с этим жизнь полностью опровергла теорию о том, что условия империализма и борьба за демокра­тию, национальное самоопределение суть якобы логи­чески несовместимые противоположности, «логический парадокс».

В статье «О карикатуре на марксизм и «империали­стическом экономизме»» В. И. Ленин подверг критике еще один образец отрицания диалектических противо­речий, проводимого под тем же флагом недопустимости «логических противоречий». Пятаков выступил против тезиса о том, что в национальном вопросе рабочие угне­тенных и рабочие угнетающих наций должны, добиваясь одной и той же цели, идти разными путями. Ленинскую постановку вопроса о том, что рабочие угнетающей на­ции должны бороться за право угнетенных наций на самоопределение, вплоть до отделения, а рабочие угне­тенной нации должны бороться за единство с рабочим классом угнетающей нации, он называл «дуализмом». Суждение это действительно противоречиво. Но что со­бой представляет это противоречие, есть ли оно «логическое» или реальное, жизненное противоречие, а это суждение лишь отражает его?

Отвечая Пятакову, В. И. Ленин показывает, что по­ложение рабочих угнетающих и угнетенных наций при капитализме различное и что поэтому и их подход к ре­шению национального вопроса должен отражать это различие, противоречие. Единство их действия и цели складывается из различного подхода к этому вопросу. Ясно, что это противоречие в мысли есть отражение в человеческом суждении живого противоречия реаль­ности.

О форме отражения в суждениях диалектических противоречий

Итак, нет и не может существовать альтернативы: либо признание объективности противоречий движения и связанного с этим отрицания закона непротиворечия, либо признание данного закона и связанного с ним от­рицания объективности противоречий движения. Вопрос стоит только так: и то, и другое, т. е. и признание диа­лектических противоречий развития и недопустимость никакой логической путаницы в суждениях. Следует строго различать суждения, в которых противоречия есть результат логической непоследовательности мысли, и суждения, в которых противоречия отражают диалек­тическую природу вещей. Современная наука все больше и больше пользуется суждениями последнего рода. Наука ставит вопросы, на которые можно и нужно отве­чать не по принципу «или — или», а по принципу «и - и», т. е. и то, и другое, и да, и нет.

Необходимость выразить диалектическое содержание явлений объективного мира, диалектику их изменения требует дальнейшей конкретизации и развития формы суждения. Уже современная формальная логика выра­ботала в соответствии с назревшими потребностями науки новые формы суждений, которые не отменяют, а расширяют, углубляют прежние возможности фор­мальной логики. Диалектическая логика с ее неизме­римо более сложными по сравнению с формальной ло­гикой задачами и запросами идет в этом направлении значительно дальше. Правда, она не сочиняет какие-то новые, чисто «диалектические», суждения, а лишь раз­вивает дальше те формы мысли, которые были вырабо­таны всей исторической практикой мыслительной дея­тельности человечества. Чтобы стало ясно, о чем идет речь, рассмотрим положение о форме суждений, выска­занное в одной из недавно изданных книг по логике. Пытаясь дать объяснение вопросу о той, казалось бы, двойственности, в которую ввергает нас необходимость в логически непротиворечивой форме суждения отра­зить объективные диалектические противоречия, автор одной из глав ее пишет: «Так, рассматривая суждение «Движение — прерывно и непрерывно» со стороны его формы, мы должны сделать заключение, что данное суждение противоречиво, хотя по содержанию оно является истинным. С точки зрения же методов формаль­ной логики, применяемых к анализу наших мыслей, вся­кая противоречивая по форме мысль должна быть лож­ной. Методы формальной логики в таких случаях пере­стают быть эффективными, и поэтому мы обязаны в этих случаях анализировать мысль по существу ее конк­ретного содержания. Анализ же существа содержания такого суждения позволяет оперировать с ним как с истинным вопреки его форме. В дальнейшем мы мо­жем оперировать с этим суждением как с истинным вопреки его противоречивой форме. Например, отрицая суждение «Движение — прерывно и непрерывно», мы получаем суждение «Неверно, что движение прерывно и непрерывно». К этим двум суждениям мы можем при­менить закон противоречия уже в силу анализа формы этих суждений. И действительно, суждения эти не могут быть одновременно истинными» (19). В этих словах много правильного. Однако нельзя согласиться с тем, что якобы данное суждение истинно лишь по содержанию и «вопреки его форме», «вопреки его противоречивой форме». Диалектическую логику не может удовлетворить такое противопоставление содержа­ния форме. Как мы пытались показать, суть диалекти­ческой логики сводится к тому, чтобы отразить в формах мышления диалектическое содержание изме­няющихся явлений. Следовательно, чтобы выразить содержание, форма мысли должна ему соответствовать. Это соответствие имеется в суждении «Движение — пре­рывно и непрерывно». Здесь форма суждения, несо­мненно, противоречива. Но эта диалектичность формы — не порок, а достоинство данного суждения, иначе оно не могло бы отразить диалектическую противоречивость самого объекта суждения, т. е. движения. Лишь в «про­тиворечивой» форме и возможно вообще высказать суждения о вещи как единстве, сумме противополож­ностей.

Противоречивость формы можно понимать по-раз­ному. Противоречие в форме суждения «Этот роман очень интересен и неинтересен»— одного рода, в форме суждения «Движение — прерывно и непрерывно» — дру­гого рода. Форма первого суждения логически противо­речива и с ее помощью никакого содержания невоз­можно выразить, — ни развивающееся, ни неизменное. Форма второго суждения диалектически противоречива, и постольку она объективно выражает содержание яв­ления. Поэтому, даже с точки зрения формальной ло­гики, неправильно её определять как ложную. Она была бы ложной с этой точки зрения, если бы она вносила путаницу, непоследовательность в наше рассуждение. Но этого нет в действительности. Поэтому дело не в том, что эта форма суждения якобы ложна в силу своей противоречивости, а в том, что формальная ло­гика, будучи логикой относительного покоя, постоянства, не оперирует с подобными суждениями. Нельзя сейчас, когда достигнута более высокая, диалектическая ступень мышления, которая стремится отразить действитель­ность во всей ее противоречивости, по-прежнему думать, что всякое соединение в мысли противоречий, противо­речивых сторон явлений и процессов есть логическое противоречие. В настоящее время диалектическая ло­гика как высшая форма мышления есть ключ к пони­манию формальной логики, а не наоборот. С точки зрения этой высшей формы можно и должно понять, какое противоречие есть логическое и какое противоре­чие ничего общего с ним не имеет, а представляет собою отражение реальных противоречий действительности. Если же исходить из того, что не существует диалекти­ческого способа мышления, то тогда неизбежно ошибоч­ное мнение, будто всякая диалектически противоречивая, по форме мысль означает нарушение закона противоре­чия, есть, «логическое противоречие». Действительный же вывод, который вытекает отсюда, состоит в том, что; форма суждений, с которыми обычно оперирует формальная логика, недостаточна для выражения диалекти­чески противоречивых явлений и последние требуют дальнейшего развития, обогащения формы выражения. Это развитие заключается в том, что появляются сужде­ния, подобные суждению «Движение — прерывно и не­прерывно», посредством которых передается объектив­ное свойство явлений содержать в себе внутренние противоречия. В таких суждениях позитивное содержа­ние формально-логического закона противоречия не уничтожается, а сохраняется, поскольку они свободны от логической путаницы. Вместе с тем в них совершается переход к закону единства противоположностей, так как их цель — адекватно отразить объективную диалек­тику явлений и процессов.

Эта черта диалектических суждений была подмечена еще Гегелем. Он исходил из того, что сущность вещи заключается не только в ее тождестве с собой, но и в том отрицательном, что содержится в ней, ибо тожде­ственное и различное находятся в противоречивом от­ношении друг к другу, они составляют движущую силу развития вещей. Форма суждения, используемая фор­мальной логикой и приспособленная к выражению срав­нительно не изменяющихся явлений, не передает этого единства тождественности и нетождественности вещи. Мы высказываем, например, суждение «Тождество и различие едины». Но ведь тождество и различие не только едины, но и противоположны. В первом утвер­дительном суждении это различие не выражено, чтобы выразить его, мы высказываем отрицательное суждение «Тождество и различие не едины». Однако и это еще не полная истина, так как тождество и различие одно­временно и едины и не едины, и, чтобы преодолеть эту внешнюю связь двух положений, отражающих одну и ту же сущность вещи, нужно их соединить. Тогда, ука­зывал Гегель, «получается соединение, которое может быть высказало лишь как некое беспокойство несовместимых вместе определений, как некое движение (20).

Иначе говоря, получится суждение «Тождество и раз­личие едины и противоположны», в котором мысль схватит и передаст движение. Или взять такой пример: если бы пространство и время были только прерывны или только непрерывны, то невозможно было бы дви­жение, ибо при абсолютной прерывности пространства и времени мы имели бы сумму состояний покоя, а в слу­чае абсолютной непрерывности не было бы никакого покоя. Движение же есть единство того и другого, дви­жения и покоя, изменчивости и устойчивости, непрерыв­ности и прерывности.

Диалектическая логика стремится выразить в форме суждения, как и в других логических формах, «беспо­койство» вещей, заложенное в их внутренней противо­речивости, в единстве их устойчивости и изменчивости передать движение. Отсюда и неизбежная диалектиче­ская противоречивость самой формы, соединяющей во­едино положительное и отрицательное, присущее самим вещам.

Диалектический принцип «и да, и нет» представляет собой форму выражения противоречивой сущности ве­щей, отражения ее в суждениях. Этот принцип форму­лирования суждений особенно пугает некоторых против­ников диалектической логики. Упомянутый выше Гартман видит в нем сокрушение всяких устоев бытия и мышления. С этим принципом, заявлял он, диалектик не может жить: проломится или не проломится подо мною лед, язвил Гартман, полагая, что этим обыватель­ским представлением о диалектике он наносит ей непо­правимый ущерб. «Критики», подобные Гартману, пола­гают, что серьезные научные принципы пригодны и для мелочной торговли. Что бы мы сказали о человеке, ко­торому захотелось применить теорию относительности к футбольной игре? Но когда речь идет о диалектике, то иные ее противники не пренебрегают и такого рода приемами. Когда мы исследуем вещи в их развитии и изменении, когда мы высказываемся о развивающихся и изменяющихся вещах, суждения должны отражать диалектические противоречия. Принцип «и да, и нет» выражает в мысли развитие, изменение, противоречи­вость движения.

Даже противоречие обыденных вещей и явлений не­возможно передать иначе, как формулой «и да, и нет». Франсуа Рабле в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» рассказывает, что один из его героев был невероятно смущен, когда в ответ на вопрос: «жениться ли ему, или нет», он услышал сначала: «и то, и другое вместе», а за­тем: «ни то, ни другое». Он никак не мог совместить эти противоречивые и, казалось бы, взаимоисключающие ответы, пока Пантагрюэль не выручил его. «Я это тол­кую так, — сказал он, — иметь и в го же время не иметь жену — значит иметь ее в соответствии с ее природным предназначением, то есть в качестве помощницы, забав­ницы и жизненной спутницы». Не иметь жены — это зна­чит не поступаться из-за семьи высоким назначением человека, «не забывать служения родине, государству и друзьям; не пренебрегать занятиями и работами из-за непрерывного угождения жене». И, заключая свое разъ­яснение, Пантагрюэль заявлял, что если так истолко­вать совет, изложенный в словах «и то, и другое», и «ни то, ни другое», то в них «не будет никакого противоре­чия». Если бы Пантагрюэль знал о современных спорах вокруг вопроса о логических и диалектических противо­речиях, он сказал бы точнее: нет никакого логического противоречия. В целом же слова Пантагрюэля — яркий образчик гуманистического понимания сущности и назначения че­ловека, а заодно и прекрасный образец диалектики эпохи Возрождения.

Формула «и да, и нет» не означает, что вещь, о кото­рой высказывается суждение в духе этого принципа, каждое мгновенье существует и исчезает. Это вульгар­ное истолкование данной диалектической формулы. Даже Пантагрюэль понимал, что суждение одновремен­но «иметь и не иметь жену» нелепо истолковывать в этом духе. Автор романа глубоко понимал противоречия семьи той эпохи, заключающиеся в том, что если абсо­лютизировать одну сторону этих противоречий, — то, что мы называем узкосемейной жизнью, — то человек превратится в мещанина, если же абсолютизировать дру­гую сторону этого противоречия — общественные инте­ресы человека и пренебречь своими семейными обязан­ностями, то получится столь же пагубная односторонность. В жизни эти противоречия слиты воедино, и суждение по принципу «и да, и нет» выражает эти про­тиворечия. Между тем даже некоторые марксистские философы, на наш взгляд, неправильно понимающие отношение между диалектическими и логическими про­тиворечиями, представляют этот принцип упрощенно. Они отвергают его на том основании, что если-де взять вещь в одном и том же отношении, в один и тот же момент, то истинным будет либо то, что она существует, либо то, что она не существует, но ни в коем случае не то и другое вместе. Они предлагают вещь разложить на разные отношения и рассматривать ее в данный момент лишь в одном отношении. Цель подобной постановки вопроса опять-таки направлена на то, чтобы ликвиди­ровать мнимый конфликт между диалектическими и ло­гическими противоречиями. С точки зрения представите­лей этого взгляда подход к вещи, взятой в одном отно­шении, не требует-де нарушения закона непротиворечия.

Наиболее полно эта точка зрения представлена в статье польского философа В. Рольбецкого «Некоторые вопросы формальной логики в свете теории марксизма-ленинизма» (21). В статье дается разбор одного суждения, взятого из книги И. В. Сталина «Анархизм или социа­лизм?» Вот это суждение: «Демократическая респуб­лика (буржуазная. — М. Р.) в одно и то же время и «хороша» и «плоха» — и «да» и «нет»». Это положение направлено против анархистов, мысливших метафизи­чески и не понимавших того, что каждому явлению свой­ственны внутренние противоречия и что они существуют в неразрывной связи. Буржуазно-демократическая рес­публика хороша, поскольку она разрушает феодальные порядки, она плоха, поскольку закрепляет буржуазные порядки и служит способом политического закабаления трудящихся.

В. Рольбецкий полагает, что суждения, высказанные в подобной форме, логически противоречивы, так как они соединяют воедино два противоречащих друг другу положения. Нужно, на его взгляд, так проанализиро­вать эти суждения, чтобы исчезло логическое противо­речие. Автор считает, что противоречие будет преодо­лено, если сложную проблему разложить на ее разные аспекты и рассматривать предмет не каким-то общим образом, не «вообще», а отдельно в каждом из этих аспектов, отдельно с разных точек зрения.

Например, разложим суждение «буржуазно-демократическая республика в одно и то же время и хороша и плоха» на два аспекта: сначала выясним, что она хо­роша с точки зрения борьбы против феодальных поряд­ков, затем установим, что она плоха с точки зрения укрепления буржуазных порядков. Таким образом, мы получим два суждения, каждое из которых либо истин­но, либо ложно. С точки зрения борьбы против феодализма суждение о том, что демократическая республика хороша, истинно, а противоречащее ему суждение лож­но. И наоборот, с точки зрения борьбы против буржуаз­ного строя суждение о том, что демократическая респуб­лика плоха, истинно, а суждение о том, что она хороша, уже будет ложным.

Иначе говоря, ликвидация логических противоречий, по мнению автора, производится посредством анализа исследуемого предмета и рассмотрения отдельных аспек­тов этого предмета. Путем этого анализа мы получим ряд не противоречащих друг другу партикулярных ча­стичных истин.

Эта операция, однако, не ликвидирует логического противоречия, ибо его нет в рассматриваемом суждении, но она ликвидирует диалектическое противоречие, унич­тожив суждение, в котором был схвачен и выражен дух «беспокойства», свойственный самим вещам, самому раз­витию. Весь смысл этого суждения в том, чтобы пока­зать и отразить неразрывную связь противоречивых сторон данного явления. Сказать же, что оно только «хорошо» или только «плохо» — пусть в разных отноше­ниях и в разное время, — значит рассуждать не диалек­тически, а метафизически. Характерная черта последнего способа рассуждения состоит в том, что живая связь противоречий разрывается и движение, переход одной противоположности в другую, исчезает. Главная же черта диалектики в том, что она подчеркивает невозможность существования одной стороны противоречия без другой, что она требует не упускать из виду связи, единства противоположностей в одном и том же явлении в одно и то же время и в одном и том же отношении. Когда говорят, что «демократическая респуб­лика хороша с точки зрения борьбы против феодальных порядков», то подходят к явлению статически, лишают его внутренних противоречий, констатируя только «хо­рошее». Но в конкретной действительности это «хоро­шее» имеет свое иное, отрицательное, составляющее источник его дальнейшего развития. Этого источника нет в суждениях «демократическая республика хороша» или «демократическая республика плоха», он полностью исчезает. Конечно, можно анализировать и отдельные стороны противоречия, выделять их и т. д. Но это необ­ходимо делать не для того, чтобы их изолировать друг от друга, а для того, чтобы понять, почему нет одного противоречия без другого, почему противоположности составляют органически связанные стороны единого це­лого.

Хотя В. Рольбецкий также говорит о «синтезе» двух аспектов и сторон демократической республики, но у него этот синтез исключает единство противополож­ностей. Картина, которая получается в результате та­кого объединения, пишет он, «уже не будет внутренне-противоречивой и мы, благодаря более глубокому по­знанию предмета, теперь уже не скажем вообще, напр., что «демократическая республика есть одновременно и хороша, и плоха», а что с «некоторых точек зрения она хороша, с других же плоха», «причем эти точки зрения уже сумеем назвать» (22). Как видим, автор против того, чтобы рассматривать «хорошее» и «плохое» в единстве, ибо это-де «логическое» противоречие. Аналогичным по форме с рассмотренным выше яв­ляется высказанное Марксом в «Капитале» суждение о том, что вещи становятся товарами «лишь в силу своего двойственного характера, лишь в силу того, что они одновременно и предметы потребления и носители стоимости» (23). Потребительная стоимость и стоимость — это противоположности, которые так же не могут суще­ствовать друг без друга в товаре, как «хорошая» сторона буржуазно-демократической республики без «плохой».

Если следовать указанным выше советам, то и в дан­ном случае необходимо было бы разложить это сужде­ние на различные аспекты, в результате чего образуются два «партикулярных» суждения, уже «не противо­речащих» друг другу: 1) «товар есть потребительная стоимость» и 2) «товар есть стоимость». Но такие сужде­ния уже не отражают того единства потребительной стои­мости и стоимости, которые существуют в товаре. Именно в этой двойственности товара и труда, создаю­щего товары, Маркс находит истоки противоречий капи­талистического способа производства. Нам могут возразить, что Маркс рассматривал по­требительную стоимость и стоимость как противополож­ности в разных отношениях: товар выступает как потре­бительная стоимость по отношению к покупателю, по­требителю, а как носитель стоимости — по отношению к товаровладельцу. Следовательно, противоположно­стями они являются не в одном и том же отношении, а в разных отношениях. Конечно, покупателя интересует потребительная стоимость товара, а товаровладельца — его стоимость, но и по отношению к каждой из этих сторон двойственная, противоречивая природа товара не исчезает. В самом деле, если бы по отношению к потре­бителю товар являлся лишь потребительной стоимостью, то в условиях капиталистического производства не стояла бы так остро проблема реализации произведен­ных товаров. Потребители покупали бы столько това­ров, сколько им необходимо для жизни. Но дело в том, что и по отношению к потребителю товар выступает со своей двойственной противоречивой душой. За оболоч­кой потребительной стоимости скрывается самая суще­ственная сторона товара — его стоимость, которая тре­бует от потребителя соответствующей мзды. Поэтому потребитель может сколько угодно любоваться потре­бительной стоимостью товара, но если у него нет средств приобрести товар, то он легко убеждается, что и для него он не только потребительная стоимость, но и стои­мость.

Что же касается капиталиста-товаропроизводителя, то как бы он был счастлив, если бы по отношению к нему товар представлял только стоимость. Если бы это было так, то перед ним не возникала бы проблема границы производства и он мог бы не страшиться при­зрака экономического кризиса. Но все зло для него за­ключается в том, что стоимость не существует вне потребительной стоимости, что стоимостная субстанция товара, к которой он питает столь пылкую любовь, при­кована, как Гефест к скале цепями, к потребительной стоимости. А это значит, что она, по выражению Маркса, должна быть посеребрена, т. е. продана, но это не так просто в силу низкой покупательной способности трудящихся масс.

Таким образом, не только в разных, но и в одном и том же отношении товар выступает как противоречи­вая сущность. Величие Маркса состояло в том, что он понял эти, как и другие, противоречия капиталистиче­ского товарного производства, вскрыл законы их дви­жения и развития и гениально предсказал преходящий характер этого способа производства.

Таким образом, вышеприведенные суждения не со­держат логических противоречий, а представляют со­бой необходимую форму выражения объективных диа­лектических противоречий вещей.

Когда мы говорим, что логическое противоречие сви­детельствует о непоследовательности мысли, сбивчи­вом рассуждении, то это не значит, что всякое такое противоречие служит доказательством непоследова­тельности тех, кто так мыслит, рассуждает. Во многих случаях, особенно в обыденной жизни, положение именно таково. Значительно сложнее обстоит дело с логическими противоречиями в науке, в процессе науч­ного познания. И здесь бывают простые нарушения этого закона, логическая путаница. Однако логические противоречия здесь возникают прежде всего не из-за неумения исследователей природы или общественной жизни соблюдать формально-логический закон проти­воречия. Ученые сознают, что логические противоречия в теории недопустимы, наличие их свидетельствует о неточности или недоработанности теории. В одной из статей Н. Бор, например, пишет: «Единственным обя­зательным требованием является отсутствие логических противоречий...» в научной теории (24). Эти слова свидетельствуют о важном значении этого требования для всякой научной концепции, о том, что ученые сознают! это требование. И тем не менее в ходе развития науки такие логические противоречия возникают, и затрачиваются большие усилия, чтобы их преодолеть.

В таких случаях вопрос нельзя сводить к элементар­ному нарушению принципа непротиворечивости. Чтобы разобраться в этом вопросе, приведем некоторые факты из истории науки и проанализируем их. Открытие М. Планком универсального кванта действия имело огромное философское значение, оно произвело настоящий переворот в физической картине мира, позволило значительно глубже познать некоторые общие законы природы. Но это открытие логически противоречило существовавшей тогда электромагнитной теории. Соглас­но положению Планка, излучение атома может осуще­ствляться лишь прерывно, определенными порциями, квантами. Электромагнитная же теория базировалась на принципе непрерывности. Универсальный квант дей­ствия столкнулся с волновой теорией, принцип прерывности — с принципом непрерывности. Это противо­речие необходимо было преодолеть тем или иным путем. Как рассказывает Планк в своей «Научной автобиографии», он пытался ввести новый принцип в рамки классической теории. «Мои тщетные попытки как-то ввести квант действия в классическую теорию, — писал он, — продолжались в течение ряда лет и стоили мне немалых трудов» (25).

Эти попытки не привели и не могли привести к успеху, так как речь шла о необходимости совершен­но иного подхода к явлениям атомной физики, ибо в окрытии Планка, по его словам, было «заложено нечто, до того времени неслыханное, что призвано радикально преобразить наше физическое мышление, построенное на понятии непрерывности всех причинных связей...» (26).

Таким образом, выявилось логическое противоречие между понятиями и методами классической механики и атомной физики. Но как ни разнородны и качественно ни многообразны явления природы, требующие для своего объяснения специфических понятий и способов исследования, природа едина во всех своих проявле­ниях. Поэтому наука не могла ограничиться констати­рованием существования противоречащих друг другу принципов. Наука не могла довольствоваться простой регистрацией того факта, что между старой классиче­ской механикой и новыми знаниями нет никакой связи. В наличии этого разрыва, в столкновении на первый взгляд несовместимых принципов и заключалось логи­ческое противоречие, без преодоления которого научное исследование природы не могло двигаться дальше.

Нельзя было истолковать данное логическое проти­воречие как простое несоблюдение формально-логиче­ского требования о недопустимости конъюнкции проти­воречащих друг другу суждений. Само возникновение этого противоречия было выражением какого-то нового, более глубокого понимания объективного мира и его законов. Действительно, оказалось, что микрообъектам свойственна двойственная, корпуcкулярно-волновая при­рода и то, что представлялось как нечто несовмести­мое, по новым понятиям физики является внутренней сущностью самих объектов. Логическое противоречие было преодолено созданием новой, квантовой механики. Наметившийся разрыв между классической и новой ме­ханикой был устранен разработкой так называемого принципа соответствия, представляющего собой в сущ­ности физический эквивалент философской теории о со­отношении между абсолютной и относительной истиной. Согласно этому принципу при открытии новых, более общих законов природы законы определенной области явлений, в данном случае законы классической меха­ники, оказываются частным случаем и проявлением этих общих законов (в данном случае законов кванто­вой механики). Тем самым исчезло логическое противо­речие в теории.

Приведем теперь пример из политической экономии. В «Теориях прибавочной стоимости» Маркс анализи­рует противоречия, с которыми столкнулся А. Смит при исследовании закона стоимости, существо которых за­ключалось в следующем. Согласно закону стоимости товары обмениваются соответственно количеству обще­ственно необходимого труда, затраченного на их про­изводство. Это — обмен по принципу эквивалентности. Пока Смит анализировал простое товарное производство, все шло благополучно. Но при переходе к иссле­дованию капиталистического способа производства воз­никли значительные осложнения и. трудности, перед которыми он стал в тупик. Как указывает К. Маркс, «А. Смит чувствует, что из закона, определяющего об­мен товаров (т. е. закона стоимости. — М. Р.), трудно вывести обмен между капиталом и трудом, имеющий, очевидно, своей основой совершенно противоположные этому закону и противоречащие ему принципы» (27).

Смиту казалось, что в условиях капитализма нару­шается и отменяется действие всеобщего закона стои­мости. Он понимал, что для того, чтобы капиталист мог получить прибыль, он должен, грубо говоря, недопла­чивать рабочим. Но если это так, то нарушается закон эквивалентного обмена по стоимости: рабочий большее количество своего труда обменивает на меньшее коли­чество. Это значит, что закон стоимости превращается в свою противоположность. Как видно, и в данном случае столкнулись два, с точки зрения Смита, логически противоречащих прин­ципа: принцип эквивалентного обмена товаров и прин­ципы неэквивалентного обмена. Смит так и не нашел выхода из этого противоречия. Утверждая, что обмен производился по закону стоимости, он делал отступле­ния от этого закона при анализе источников прибыли капиталиста. Он полагал, что на стоимость товаров, про­изводимых в условиях капиталистического производства, оказывают влияние капитал, земля и т. п.

Только Маркс разрешил этот вопрос со всеми его кажущимися и действительными противоречиями. Маркс доказал, что противоречие остается необъяснимым до тех пор, пока капитал непосредственно противопостав­ляется труду, а не рабочей силе. Ни Смит, ни другие экономисты до Маркса не поняли того, что рабочая сила, приобретаемая капиталистом, представляет спе­цифический товар с особой потребительной стоимостью, тайна которой состоит в способности создавать боль­шую стоимость, чем та, которая нужна для ее воспро­изводства. Маркс, следовательно, показал, что и этот товар обменивается по закону стоимости, в силу чего никакого нарушения его в акте продажи и покупки ра­бочей силы не происходит. Но это еще не значит, что Смит очутился в тупике перед лицом мнимых противо­речий. Он нащупал действительное противоречие, но не смог его понять и объяснить. Маркс сам раскрывает за «внешней видимостью» эквивалентного обмена ме­жду наемным трудом и капиталом вопиющее неравен­ство и в своем анализе процесса воспроизводства капи­тала показывает, что та часть последнего, которая авансируется на приобретение рабочей силы, есть не что иное, как часть прибавочной стоимости, созданной ранее рабочими. Поэтому эквивалентный обмен между ними Маркс называет пустой формой, чуждой собствен­ному содержанию.

Таким образом, Смит понял, что с законом стои­мости в условиях капиталистического товарного произ­водства «что-то» происходит. «Заслуга Смита, — отме­чает Маркс, — состоит в том, что он подчеркивает,— но это-то как раз и сбивает его с толку, — что с накоп­лением капитала и с возникновением собственности на землю, следовательно вместе с обособлением условий труда, противостоящих теперь самому труду, происхо­дит поворот, кажущееся (и фактическое по своему ре­зультату) превращение закона стоимости в его противоположность» (28).

Примечательны последние, подчеркнутые нами сло­ва Маркса, выражающие сущность того противоречия, на которое наткнулся Смит. Превращение закона стои­мости в свою противоположность есть одновременно и кажущееся и фактическое, реальное. Кажущееся оно потому, что при всех изменениях, происходящих в но­вых условиях, закон стоимости не исчезает, а, наоборот, получает свое полное развитие, он лежит в основе всех процессов капиталистического производства и обраще­ния. Фактическим, а не только кажущимся это превра­щение является потому, что закон стоимости приобре­тает при капитализме форму закона цен производства, и это имеет в виду Маркс, говоря о фактическом по своему результату превращении закона стоимости «в его противоположность». Какие же выводы вытекают из рассмотренных фак­тов?

1. Не всякое логическое противоречие есть резуль­тат несоблюдения закона запрета противоречий в мыс­ли. В развитии науки за такими противоречиями не­редко стоят сложные, реальные проблемы дальнейшего развития, углубления знаний. Их возникновение сви­детельствует о том, что наука в своем поступательном развитии нащупывает какие-то новые, неведомые ранее стороны, свойства вещей, новые закономерности и по­тому такие «логические» противоречия дороже догма­тического повторения достигнутых истин. С этой точки зрения интересно сравнить оценку Марксом Смита и Рикардо. Первый противоречил себе, своим собствен­ным утверждениям, он не мог свести концы с концами. Рикардо же твердо держался в своих воззрениях прин­ципа стоимости, и в этом содержался ценный элемент его экономической теории. И тем не менее Маркс в этом отношении отдает предпочтение Смиту, ибо в ло­гических противоречиях его теории он увидел стремле­ние понять те модификации, которые закон стоимости претерпевает в развитии товарного производства.

«Противоречия А. Смита, — пишет Маркс, — важны в том смысле, что они заключают в себе проблемы, ко­торых он, правда, не разрешает, но которые он ставит уже тем, что сам себе противоречит. Его верный инстинкт в этом отношении доказывается лучше всего тем обстоятельством, что последующие экономисты, споря друг с другом, воспринимают от Смита то одну, то другую сторону» (29). Рикардо же, по Марксу, «усту­пает А. Смиту в том отношении, что даже не подозре­вает здесь наличие проблемы и что поэтому то специ­фическое развитие, которое претерпевает закон стои­мости с возникновением капитала, ни на минуту не смущает его и нисколько даже не интересует» (30).

Таким образом, под формой логических противо­речий в развитии науки часто скрываются новые, не решенные еще проблемы. Такие противоречия толкают на решение этих новых проблем. Это следует иметь в виду, чтобы не игнорировать здоровой тенденции в подобных противоречиях.

2. Объективным источником возникновения этих противоречий в мысли являются диалектические проти­воречия исследуемых наукой объектов. В истории чело­веческих знаний имеется много примеров, доказываю­щих, что свойственные объекту внутренние противо­речия, противоположные свойства, на первых порах познаются в одностороннем виде. Сначала познается какая-то одна сторона противоречия, затем другая его сторона, нередко каждая из этих сторон имеет в науке своих защитников. Классическим примером может слу­жить история развития представлений о природе света: одни натуралисты объясняли свет движением корпу­скул, другие объясняли его движением электромагнит­ных волн. Споры шли до тех пор, пока наука не дока­зала единство тех и других свойств. Так же развива­лись взгляды на вещество и поле.

В развитии способов и форм познания также имело место одностороннее выражение диалектических проти­воречий, т. е. выражение их в форме логически несов­местимых противоположностей. Например, в опреде­ленные периоды развития мышления односторонне выпячивались или дедукция, или индукция, или чув­ственное, эмпирическое, или рациональное познание, или анализ, или синтез. В действительности каждая из этих сторон не существует вне диалектической связи со своей противоположностью.

Указанные логические противоречия обычно появ­ляются тогда, когда открываются новые стороны и свой­ства объектов, но исследователи еще не умеют в силу тех или иных причин понять действительное отношение между новыми и старыми представлениями, дать их диалектический синтез, создать более обобщенную теорию, включающую в себя старую в качестве мо­мента, черты, стороны. Поэтому очень важно, чтобы ука­занные новые факты, вызвавшие логические противо­речия, получили объяснение в логически непротиво­речивой теории. Без преодоления логических проти­воречий невозможно движение познания вперед, не­возможно создание более обобщенных концепций, означающих углубление наших знаний об объективном мире.

3. Из сказанного выше вытекает и способ преодоле­ния подобных логических противоречий. Поскольку они выражают диалектику объективных явлений и процес­сов, содержащих в себе противоположные стороны и свойства, то логические противоречия преодолеваются не путем примирения, эклектического соединения раз­личных сторон и свойств предметов, а путем выработки новой, более глубокой теории, обобщающей воедино односторонние представления, вскрывающей их вну­треннюю неразрывную связь как единых в своей про­тиворечивости. Мучительные переживания Планка, пы­тавшегося как-то примирить, внешним образом связать свое открытие со старыми представлениями, которые они коренным образом изменяли, тем и объяснялось, что таким путем невозможно освободиться от логиче­ских противоречий. Наука пошла по другому пути — по пути диалектического синтеза прерывности и непрерыв­ности физических объектов.

Точно так же и Маркс преодолел «логическое» про­тиворечие во взглядах Смита. Он, образно выражаясь, развил сильную сторону теория этого экономиста, ин­стинктивно чувствовавшего видоизменение действия за­кона стоимости с возникновением капитала, и отбросил его слабую сторону — неумение диалектически разре­шить противоречие. Может быть, после сказанного некоторые читатели хотели бы сделать еще один вывод, а именно тот, что нет смысла считать рассмотренные выше противоречия логическими, поскольку за такими противоречиями скрываются объективные диалектические противоречия самой действительности. С этим нельзя согласиться. Как бы ни был диалектичен объективный источник, по­рождающий их, они остаются логическими противо­речиями до тех пор, пока мысль путем выработки но­вых взглядов на объект не станет адекватным выраже­нием его диалектического характера. Пока эта ступень в процессе познания не достигнута, мысль, сталкиваясь с подобными явлениями, не может выйти за пределы логического противоречия в подлинном смысле этого слова, т. е. противоречия самой себе, непоследователь­ного рассуждения и т. п. Как заметил Маркс, Смит ставил не выдуманную, а действительную проблему, которая выражала реальные противоречия капитала, но ставит их так, в такой форме, что «сам себе противо­речит». Это и есть логическое противоречие. Важно только не упускать из виду, что означают такие логи­ческие противоречия, что за ними скрывается.

Движение форм суждений как отражение закономерного процесса углубления познания

При исследовании суждений, как и при исследовании понятий, главная задача диалектической логики состоит в анализе их становления, развития, движения. Руко­водящей идеей здесь служат указание Энгельса, вскры­вающее различие в подходе к этой стороне учения о суждениях формальной и диалектической логики. «Диалектическая логика, — писал Энгельс, — в противоположность старой, чисто формальной логике, не до­вольствуется тем, чтобы перечислить и без всякой связи поставить рядом друг возле друга формы движения мышления, т. е. различные формы суждений и умоза­ключений. Она, наоборот, выводит эти формы одну из другой, устанавливая между ними отношение суборди­нации, а не координации, она развивает более высокие формы из нижестоящих» (31).

Это указание Энгельса имеет принципиальное зна­чение не только для правильного подхода к вопросу о движении суждений, но и для понимания задач диалектической логики в целом. Как было уже отмечено, познание по своей сущности есть процесс развития. Оно развивается от низших форм к высшим, от менее глу­бокого к более глубокому содержанию, от узкого, огра­ниченного охвата явлений к исследованию все более широкого круга явлений. Диалектическая логика, опираясь на весь опыт по­знания, должна дать обобщение закономерностей этого развития, обосновать логику движения форм мышле­ния. В этом специфическая задача диалектической ло­гики, поскольку формальная логика, исследующая го­товые формы мышления, не может решить ее и не ставит перед собой подобные цели. Сказанное выше полностью относится и к суждениям.

Формальная логика, рассматривая различные фор­мы суждений, не исследует развитие и переход их друг в друга с точки зрения выражения в них процесса углубления познания. Этот аспект один из самых суще­ственных в вопросе о суждениях. Субординация форм суждения выражает их движение, такое выведение одних форм из других, которое основано на закономер­ном развитии познания, на объективных тенденциях развития самого познания.

Первую попытку подойти к суждениям с этой точки зрения предпринял Гегель. Энгельс отметил положи­тельное значение этой попытки Гегеля дать классифи­кацию форм суждения с точки зрения движения позна­ния. Здесь не место заниматься характеристикой основ­ных (с его точки зрения) форм суждения и критической оценкой их. Сейчас важно установить принцип движе­ния форм суждений, который он разрабатывал, ибо именно это Энгельс справедливо считал достойным высшей оценки. Гегель заимствовал из формальной логики, в частности у Канта, схему классификации су­ждений по качеству, количеству, отношению и модаль­ности, наполнив ее новым содержанием. Но главная его заслуга в этом вопросе в том, что он привел в движе­ние те обычные формы, которые до него рассматрива­лись вне движения, вне связи и переходов друг в друга. Следует отметить, что до сих пор еще нет трудов, в которых был бы конкретно рассмотрен вопрос о том, как диалектическая логика трактует основные формы суждения и их движение. Эта работа должна быть про­делана на основе обобщения истории познания и разви­тия современной науки с учетом всего положительного, что дала логика до сих пор. При этом, разумеется, не следует проходить мимо ценных идей, имеющихся по этому вопросу в логике Гегеля.

Для Гегеля (если очистить его взгляды от мистики идей и взять лишь жизнеспособное, здоровое зерно) важно определить познавательное значение каждой формы суждения и ее место в развитии знаний о вещах. Начиная от первой, простейшей формы — суждения «наличного бытия» — и кончая высшими формами — суждениями необходимости и понятия — формы сужде­ний развиваются, переходят друг в друга, приближаясь к все более глубокому выражению «имманентной природы» вещей. Это движение мысли реализуется в раз­личных отношениях между субъектом и предикатом, причем Гегель придает особенно важное значение предикату и различие между формами суждения он видит в различном логическом значении предиката. В первых, низших формах суждения мысль охватывает единичное, не существенное, затем мысль движется к раскрытию более существенных сторон явлений, пока она не по­знает их в их субстанциональности, необходимости.

Как ни искусственны переходы у Гегеля от одних форм суждения к другим, их движение соответствует общей тенденции, общим законам развития познания от явления к сущности, от случайного и несуществен­ного к существенному и необходимому, от единичного к особенному и общему. В этом и состоит то положи­тельное у Гегеля, что не может быть утрачено в даль­нейшем развитии логической науки. Учение о сужде­ниях в диалектической логике пронизано историзмом, есть вывод из истории познания. А последняя свиде­тельствует о том, что суждения сразу не могут аде­кватно выразить природу вещей, что познание проходит известные стадии развития, на каждой из которых осуществляется движение к главной цели — понять явления в их необходимости и существенности, в их закономерности. Ввиду этого классификация форм су­ждения и их субординация, соподчинение должны отражать историческое развитие познания. Здесь в полной мере действует один из важнейших законов познания — закон соответствия логического историческому.

Энгельс придавал особенное значение классифика­ции форм Суждений соответственно движению мысли от единичного к особенному и общему. Это положение Энгельса — один из важнейших принципов учения мар­ксистской диалектической логики о суждениях. Позна­ние начинается с единичных явлений, с констатации отдельных связей и от них переходит к анализу явле­ний в их всеобщности, т. е. необходимости и закономер­ности. Известен классический пример Энгельса с пре­вращением движения в теплоту и одной формы движе­ния в другую и отражения познания этих превращений в суждениях. Энгельс показал, что исторически позна­ние развивалось от суждения единичности (т. е. уста­новления того факта, что трение производит теплоту) к суждению особенности (к познанию того, что особая форма движения — механическая — при известных об­стоятельствах переходит в другую форму движения — теплоту) и, наконец к суждению всеобщности (к по­знанию закона, согласно которому всякая форма дви­жения способна превращаться в другую форму движе­ния материи).

Движение форм суждения от суждения единичности к суждениям особенности и всеобщности есть выраже­ние общего закона познания и подтверждается массой фактов из развития естественных и общественных, наук в прошлом и настоящем. Например, всеобщий закон превращения химических элементов не был открыт и обнаружен сразу. Вначале превращаемость элементов была доказана в отношении отдельных элементов (радий и др.), затем на «особенной» группе тяжелых элементов, и, наконец, было установлено, что любой химический элемент способен в известных условиях превратиться в другой элемент. Аналогичную картину развития мысли можно видеть и в вопросе о способно­сти одних элементарных частиц превращаться в другие частицы. В 30-х годах XX в. было открыто превраще­ние фотона в вещественную пару (электрон и пози­трон) и обратно. На базе этого открытия было сфор­мулировано соответствующее «суждение единичности», фиксирующее этот факт. В 40-е и последующие годы было доказано, Что не только эти, но и некоторые дру­гие частицы (мезоны, фотоны, нейтроны и др.) претер­певают превращения. Установление такого суждения можно назвать «суждением особенности», так как поло­жение о способности к превращениям касалось уже не единичных, а целой группы микрообъектов. Наконец, сейчас на основе новых открытий превращаемость пред­ставляется наукой как всеобщий закон всех «простей­ших» форм материи.

Число подобных фактов можно во много раз уве­личить. В работах естествоиспытателей, трактующих о законах научных открытий, эта сторона движения мысли подчеркивается со всей силой. Например, В. Гейзенберг указывает, что идея прерывности, дис­кретности, которая раньше применялась лишь к веще­ству, с открытием Планком кванта действия «должна быть понята как следствие значительно более общего закона природы»(32). И действительно, гипотеза Планка впоследствии была полностью доказана и подтвер­ждена на анализе различных микрообъектов и процес­сов, причем и в данном случае мысль двигалась от суждения единичности (подтверждение гипотезы на опыте, относящемся к отдельным областям явлений, например фотоэлектрическим явлениям) к суждениям особенности и всеобщности (когда в 20-х годах было установлено, что прерывность и непрерывность в их единстве есть свойство всех без исключений микро­объектов). Общественная наука, познание общественных явле­ний, также подтверждает указанный принцип суборди­нации форм суждений. И здесь суждение единичности представляет собой низшую, первичную форму, из ко­торой на основе практики и развития знания выводятся высшие формы, выражающие всеобщность связей и от­ношений вещей. Ярким примерам соподчинения раз­личных форм суждений может служить развитие пред­ставлений об источнике стоимости. Физиократы впер­вые связали стоимость товара с трудом. Источником стоимости они считали некий единичный вид труда — земледельческий труд, труд в промышленности, соглас­но их воззрениям, не создавал стоимости. Огромным шагом вперед по сравнению с физиократами было уче­ние представителей классической политической эконо­микки — Смита и Рикардо, доказывавших, что всякий производительный труд есть источник стоимости. Но они еще не различали конкретного и абстрактного труда, часто смешивали их. Маркс впервые дал поня­тие об абстрактном труде как расходовании человече­ской рабочей силы вообще, независимо от конкретного вида труда. Именно этот всеобщий труд и образует стоимость. Стало быть, и в данном случае суждения о стоимости и ее источниках развивались от отраже­ния единичных связей к отражению всеобщей, необхо­димой сущности этого явления.

Рассматриваемый принцип движения форм сужде­ний находится в соответствии и обобщает не только историю познания, но и нередко историю развития са­мой объективной действительности. Это служит еще одним существенным доказательством истинности и плодотворности такого подхода к классификации су­ждений.

Замечательный образец такого согласования логи­ки движения суждений с историческим развитием са­мой действительности дал Маркс в «Капитале» при анализе форм стоимости. Исследуя вопрос о формах выражения стоимости, Маркс формулирует ряд сужде­ний, в которых он стремится выразить диалектический процесс их развития и перехода. Он устанавливает сле­дующие формы стоимости: 1) единичную, или простую, 2) полную, или развернутую, 3) всеобщую и 4) денеж­ную. Первая форма стоимости характерна для той исторической ступени развития общества, когда обмен носил случайный характер и обменивались лишь еди­ничные товары. Вторая форма — для той ступени, когда в обмен включается уже ряд товаров. Наконец, третья форма стоимости стала господствующей, когда обмен приобрел всеобщий характер, и тогда вскоре осуще­ствляется переход к денежному выражению стоимости. Таким образом, в движении формы суждения отражено объективное движение реальной исторической действи­тельности.

Движение суждения от формы единичности к форме всеобщности важно еще и потому, что в нем реали­зуется процесс развития познания от явления к сущно­сти, от случайного к необходимому, от констатации непосредственного бытия к раскрытию закона явлений. Всеобщее есть форма выражения закономерного, необ­ходимого, существенного. Так, например, суждение о том, что трение порождает теплоту, фиксирует лишь непосредственное бытие, явление, в то время как пере­ход этого суждения в особенную и всеобщую форму выражает более глубокую ступень познания — позна­ния сущности, закона этого явления. Точно так же в суждениях о переходе единичной, простой формы стоимости в развернутую, а затем во всеобщую и де­нежную формы то, что было ранее случайным (Маркс называет единичную форму стоимости случайной), познается теперь как превращающееся в необходимое, становящееся необходимым.

Таким образом, суждения единичности, особенности и всеобщности — это формы движения мысли в целях познания сущности, необходимости, закономерности процессов. Эти формы суждений характерны не только для исторического, но и для логического развития мысли. Вернее, именно потому, что они исторические формы, обоснованные всем опытом и практикой разви­тия человеческого познания, они выступают и как фор­мы развития суждений индивидуальной человеческой мысли о явлениях объективного мира.

Мы не ставим здесь перед собой задачи исследовать другие возможные и специфические для диалектической логики формы суждений. Это требует специальных исследований. Но нам хотелось бы в самом общем виде поставить и осветить вопрос о еще одной группе форм суждений, имеющих для диалектического способа мы­шления огромное значение. Выше уже было сказано о фундаментальном значе­нии для диалектической логики вопроса о противоречиях. Вне противоречий нет развития, следовательно, без исследования противоречий развития нет и позна­ния. «Условие познания всех процессов мира в их „самодвижении", в их спонтанейном развитии, в их живой жизни, есть познание их, как единства противо­положностей» (33),— пишет В. И. Ленин. Развитие современной науки, если рассмотреть ее с этой точки зрения, подтверждает это положение диалектической теории познания. Тенденция развития науки такова: познание движется от того, что ранее казалось тождественным, свободным от внутренних различий и противоречий, к выяснению сложной противоречивой сущности явле­ний, ранее неразличимое тождество явлений мысль теперь представляет как диалектическое тождество, т. е. как единство противоположных сторон, свойств, тенденций. Познание противоречий в явлениях и процессах имеет свою объективную логику. Исторический опыт развития науки показывает, что познание внутренне противоречивой природы вещей — это длительный и сложный процесс, имеющий, подобно движению позна­ния от единичного к особенному и общему, свои стадии и ступени. И здесь историческая практика человече­ского познания должна служить базисом для исследо­вания вопроса о том, какова логика развития мысли о диалектических противоречиях природы. Обобщение этой практики, на наш взгляд, позволяет сделать вывод о том, что логика познания движется от фиксирования тождества в предметах к установлению различий и про­тиворечий в них, т. е. от первоначального восприятия явлений как тождественных к раскрытию свойственных им внутренних различий и противоречий. Эта тенденция развития мысли имеет глубокое основание также и в согласованности законов мышления с законами природы, на этом вопросе мы прежде всего и остано­вимся.

Развитие явлений в природе в самой общей форме, схематично можно представить так: явление представ­ляет собой вначале нечто «тождественное», затем в нем возникают различия и противоречия, которые со вре­менем приведут к изменению данного состояния явле­ния или к смене его иным явлением. Утверждение о том, что явление вначале представляет собой нечто тожде­ственное, нельзя понимать в метафизическом смысле. Предмет всегда есть не мертвое и абстрактное, а кон­кретное тождество, т. е. в нем всегда происходят какие-то изменения и уже в силу этого он содержит внутренние различия и противоречия. Но дело в том, что те или иные конкретные противоречия не могут сразу возникнуть в развитом виде. Понятие «тожде­ства» явлений как раз и фиксирует такую стадию в их развитии, когда те внутренние различия и противо­речия, которые нас интересуют в данный момент, еще не развернулись и не раскрылись, когда они суще­ствуют как противоречия «в себе», в дремлющем со­стоянии. Еще Аристотель говорил, что противополож­ность есть наибольшее различие, «законченное разли­чие»1. Тождественностью вещи в диалектическом смысле этого слова можно считать состояние «наимень­шего различия». Впоследствии «наименьшее различие» закономерно превращается в наибольшее, в «закончен­ное» различие, в противоречие. Такова основная тен­денция развития явлений. Движение форм суждений о вещах и процессах должно выразить эту диалектику превращения тожде­ства в различие и противоречие. Без этого нельзя по­нять сущность вещей. Именно это имел в виду В. И. Ленин, говоря, что условие познания объектов есть познание их как единства противоположностей. С этой точки зрения «суждение тождества», «суждение различия» и «суждение противоречия» будут ступень­ками отражения соответствующих стадий объективного процесса развития явлений. «Суждение тождества" есть форма суждения об объекте на той его стадии развития, когда он еще устойчив и устойчивость его превалирует над элементами изменчивости. Такое су­ждение мы высказываем, например, о виде растений или животных, когда наследственность их не «расша­тана», что, как известно, происходит в результате изме­нения внешних условий их существования. Но новая среда, новые условия, в которые попадают органиче­ские существа, могут вызвать и вызывают различие между наследственностью и приспособлением (изменчи­востью), и это различие ученые фиксируют в соответ­ствующем типе суждений — «суждении различия». В суждении противоречия мы выражаем такую стадию в развитии вида, когда наследственность и изменчи­вость (новые признаки) находятся в состоянии резкой противоположности, служащей источником и движущей силой перехода в качественно новый вид. Как известно, эти стадии процесса развития органических видов обоб­щены в эволюционной теории Дарвина и мичуринском учении при помощи соответствующих суждений, в ко­торых отражается эта объективная диалектика вида.

В «Капитале» параллельно с формулированием су­ждений об единичной, развернутой и всеобщей формах стоимости Маркс развертывает анализ превращения конкретного тождества продуктов обмена в различие и противоречие. В начале исторического процесса разви­тия обмена продукт, обменивавшийся на другой про­дукт, есть нечто тождественное, ибо в нем еще нет развитой противоположности потребительной и меновой стоимости. В единичной форме стоимости эта противо­положность только зарождается. Когда Маркс говорит: «простая форма стоимости товара есть простая форма проявления заключающейся в нем противоположности потребительной стоимости и стоимости» (35), то он, соб­ственно, высказывает суждение конкретного тождества, т. е. суждение, отражающее такую историческую ступень в развитии товара, когда продукт становится то­варом случайно, в исключительных случаях, в этот период господствует не товарное, а натуральное хозяй­ство. Но это уже тождество с возникающими внутрен­ними различиями, без учета которых нельзя понять дальнейших изменений товара.

Далее, когда Маркс, характеризуя развернутую форму стоимости, говорит, что она «полнее, чем первая, отделяет стоимость товара от его собственной потребительной стоимости» (36), то он высказывает суждение раз­личия, ибо в нем отражается дальнейшее раздвоение единого, рост и углубление внутренней двойственности товара. В положениях о всеобщей и денежной формах стоимости Маркс высказывает суждение противоречия, поскольку в этих формах различие потребительной стоимости и стоимости превратилось в «полярную про­тивоположность» (37).

Таким образом, в переходе от одних форм суждений этого типа к другим реализуется движение мысли на пути исследования возникновения, роста, разверты­вания объективных противоречий. Это позволяет понять источники и движущие силы развития явлений, их пере­хода в новое состояние.

В приведенных примерах движение суждений соот­ветствовало историческому развитию самих объектов. Однако научное познание проходит тот же путь и в том случае, когда оно имеет дело с. объектами, в ко­торых внутренние противоречия составляют не резуль­тат исторического развития, а существуют постоянно. Например, атом есть единство противоположностей ядра и электронной оболочки; вещество, как и поле, обладает противоположными корпускулярными и вол­новыми свойствами и т. п. Эти противоположности в них существуют постоянно. Тем не менее и при познании подобных объектов также действителен прин­цип движения от суждения тождества к суждениям различия и противоречия. Основание такого движения мысли здесь находится не в развитии самой действи­тельности, ибо ясно, что атомы всегда имели одни и те же основные свойства, а в законах самого познания, в исторической практике развития познания. Как было уже указано, познание развивается от простого к сложному, от явления к сущности, от непо­средственного к опосредованному. Тождественность вещи есть нечто более простое и непосредственное, чем вещь с внутренними различиями и противоречиями. Поэтому в развитии науки она и познается раньше, чем второе. Чтобы понять внутренние различия, противо­речия вещей, нужно проникнуть за внешнюю оболочку во внутрь предмета. Возможность такого проникнове­ния определяется не столько познавательными способ­ностями человека, сколько объективными условиями, каковы степень развития общественных отношений, уровень промышленности, экспериментальной техники и т. п. Но и с точки зрения внутренней логики позна­ния восприятие тождества объекта предшествует вос­приятию различия. Вещь должна быть сначала воспри­нята как нечто цельное, тождественное, чтобы стал возможен следующий шаг — раскрытие ее внутренней раздвоенности. Историческая практика подтверждает такое поступательное движение познания.

В исследовании важнейших вопросов естественных и общественных наук развитие знаний шло от познания объектов как тождественных, лишенных внутренних различий и противоречий, к познанию их как единства противоположностей. Например, в химии еще в XIX в. некоторые соединения считались неразложимыми, тож­дественными, и только к концу XIX в. ученые научились их разлагать на химические элементы. Сами же эти элементы до сравнительно недавнего времени опреде­лялись как абсолютно тождественные, лишь открытие радиоактивности положило конец этому представле­нию. Затем было открыто, что большинство химических элементов состоит не из одинаковых атомов, а из изо­топов с различными атомными весами, т. е. что хими­ческий элемент не тождественен и в этом смысле, что он есть единство в различии.

Со времени Демокрита и до конца XIX в. наука была твердо убеждена в тождественности атомов, в отсутствии в них внутренних различий, противоположностей. Физика XX в. до основания разрушила эти представления, установив, что атомы — это сложные образования, состоящие из противоположностей, взаи­модействующих между собой: атомного ядра и элек­тронной оболочки. Одно время казалось, что эти обра­зования материи представляют собой искомое «тожде­ство», неизменные кирпичики мироздания. Но скоро наука похоронила и эту надежду. Атомные ядра ока­зались также сложными образованиями, состоящими из частиц с противоположными свойствами; в ядре дей­ствуют противоположные силы — притяжения и оттал­кивания.

Выше было показано, как Маркс исследовал дви­жение товара от состояния относительного тождества к раздвоению его на взаимоисключающие части и как это движение он выразил в соответствующих сужде­ниях. Если мы сопоставим с этим процессом реального исторического развития и его отражением в логике Движения суждений процесс исторического развития знаний о двойственности товара, мы обнаружим уди­вительное совпадение логики обоих процессов позна­ния. В процессе исторического развития знаний о сущ­ности товара логика движения суждений шла от констатаций тождества к выяснению различия и от них к противоречиям. Физиократы, например, не понимали двойственности товара; в центре их исследования была только потребительная стоимость товаров, т. е. товар воспринимался как нечто тождественное. У Смита и Рикардо уже было представление о различии между потребительной стоимостью и стоимостью. Но это раз­личие они еще не понимали как единство противопо­ложностей, они не исходили из данного противоречия как зародыша всех противоречий капиталистического производства. Можно поэтому сказать, что у пред­шественников классической буржуазной политической экономки суждения о товаре фиксировали его тожде­ство, поэтому их можно назвать суждениями тожде­ства; суждения Смита и Рикардо о товаре были сужде­ниями различия, и только мысль Маркса поднялась до охвата в суждениях о товаре его глубочайших проти­воречий.

В том же направлении развивались представления экономистов о сущности труда, производящего стоимостъ: от понимания его как чего-то тождественного, наука двигалась к пониманию его как единства абстра­ктного и конкретного труда.

Все это позволяет сделать вывод о том, что ввиду огромной важности обнаружения и раскрытия диалек­тической противоречивости явлений и процессов и ввиду того, что мысль объективно развивается от тождества к различиям и противоречиям, диалектическая: логика должна классифицировать и суждения в соответсвии с этой тенденцией. Конечно, не все факты строго укладываются в ука­занную схему. Но едва ли можно и нужно требовать такого полного соответствия фактов схемам. Нам кажется достаточным обнаружение основной тенденции развития познания. Вопрос же о том, проходит ли процесс познания все три ступени развития суждений или он иногда сокращен, не имеет существенного значения Это дело конкретного анализа.

Здесь может возникнуть вопрос: если познание щей есть познание их как единства противоположностей, то правильно ли строить классификацию суждений в логике индивидуального познания соответственно историческому процессу познания? Если мы знаем, представление о тождественности вещей это преходящий момент в развитии познания, то почему бы нам в своих суждениях о вещах сразу не начинать с суждения противоречия? Несомненно, диалектика с ее учением о единстве противоположностей указывает путь познания, и в этом ее великая сила. Это учение вооружает нас пониманием того, что за кажущейся. тождественностью вещи скрываются внутренние противоположности, которые нужно обнаружить и объяснить и толкает науку в этом направлении. В этом огромное, как удачно выразился Бернал, стратегическое значение диалектики для науки. Однако на какой бы высокой ступени развития науки мы аи познавали новые явления, мы не можем освободиться от действия закона совпадения логического и исторического в познании, т. е. от необходимости в сокращенном, сжатом виде пройти тот путь, которым исторически развивалось познание. Этот путь мы совершаем на более высокой основе, избегая многих зигзагов и заблуждений, которые неизбежно были свойственны историческому развитию познания. Но мы его проделываем иногда в явственной, иногда в сложной, незаметной форме. Поэтому и индивидуальный логический процесс позна­ния должен пройти — пусть в самой сокращенной фор­ме— эти определенные стадии развития.

Энгельс, например, будучи диалектиком, понимал уже в свое время, что атом не есть нечто абсолютно тождественное. Эту идею он выразил в «Диалектике природы», указав, что «атомы отнюдь не являются чем-то простым, не являются вообще мельчайшими известными нам частицами вещества» (38). Но Энгельс не развивал и не мог дальше конкретизировать данную идею, так как уровень науки того времени не давал материала для этого. Только в конце XIX в. начались открытия, приведшие к новым представлениям об атоме.

В аналогичной ситуации находится и современная наука. Ее суждения по конкретным вопросам не могут перепрыгнуть через необходимые промежуточные ста­дии. Такое положение сложилось сейчас, например, с представлением о единстве корпускулярных и волно­вых свойств материи. Нельзя думать, что подход к этим свойствам как единству взаимопроникающих противо­положностей позволяет с необыкновенной легкостью решить сложные вопросы, связанные с проблемой фи­зического объяснения синтеза указанных противопо­ложностей в микрообъектах. Помимо правильного ме­тодологического подхода, имеющего огромное значение, требуются и другие — объективные — условия, создаю­щие возможность для такого объяснения, требуется определенное время, чтобы мучительные поиски истины привели к положительным результатам. Не этим ли объясняется тот факт, что указанная проблема кон­кретно решается наукой в современных условиях пока больше путем подчеркивания различия волновых и корпускулярных свойств микрообъектов, делаются попытки установить их внутреннюю связь, но пока что мало материала для выяснения их взаимного проникно­вения и единства как неразрывно связанных противо­положностей. Наука стремится к установлению подлин­ного синтеза волновых и корпускулярных свойств вещества и света, но еще не достигла этого. Однако и то, что достигнуто в этом отношении, есть уже вели­кое завоевание, так как познание внутренних различий и противоречий вещей составляет веху на пути к пол­ному раскрытию их диалектической природы. Ибо, как отмечал В. И. Ленин, лишь «поднятые на вершину противоречия» различия «становятся подвижными... и живыми по отношению одного к другому, — ...приобре­тают ту негативность, которая является внутренней пульсацией самодвижения и жизненно­сти» (39).

Примечания.

1.См. А. Тарский, Введение в логику и методологию дедуктив­ных наук, гл. V.

2.Ф. Энгельс, Диалектика природы, стр. 168.

3.В. И, Ленин, Соч., т, 38, стр. 359.

4.Е. Hartmann, Uber die dialectische Methode, 1910, S. 84.

5.См. В. И. Ленин, Соч., т. 23, стр, 29.

6.Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 49.

7.X. Житловский, Материализм и диалектическая логика, стр. 48.

8.S. Ноок, Dialectical Materialism and Scientific Method, р. 7.

9.И. Кант, Критика чистого разума, стр. 124.

10.А.Schaff, Dialektyka marksistowska a zasada sprzecznosci, «Mysl filozoficzna» (Warszawa) № 4(18), 1955, str. 143—158.

11.А.Schaff, Dialektyka marksistowska a zasada sprzecznosci, «Mysl filozoficzna» (Warszawa) № 4(18), 1955, str. 158.

12. М. Борн, Физическая реальность, «Успехи физических наук», т. LXII, вып, 2, июнь 1957 г., стр. 130.

13.А.Schaff, Jeszcze raz o dialektyce I zasadzie logicznej sprzecznosci, «Studia filozoficzne» (Warszawa) № 1, 1957, str. 210.

14.Ibidem.

15.См. В. И. Ленин, Соч., т. 23, стр. 29.

16.Там же, стр. 35.

17.См. В. И. Ленин, Соч., т. 23, стр. 12.

18.В. И. Ленин, Соч., т, 23, стр. 13.

19.«Логика», Госполитиздат, М., 1956, стр. 19 (курсив мой.— М. Р.).

20.Гегель, Соч., т. V, стр. 78.

21.W. Rolbiecki, Niektore zagadnienia logiki formalnej w swietle teorii marksizmu-leninizmu, «Mysl filozoficzna» (Warszawa) № 2(16), 1955, str. 43—78.

22.«Mysl filozoficzna» (Warszawa) № 2(16), 1955, str. 56.

23.К.Маркс, Капитал, т. I, стр. 54.

24.Н. Бор, Дискуссия с Эйнштейном о проблемах теории позна­ния в атомной физике, «Успехи физических наук», т. LXVI, вып. 4, декабрь 1958, стр. 589.

25.М. Планк, Научная автобиография, «Успехи физический наук», т. LXIV, вып. 4, апрель 1958, стр. 635.

26.Там же.

27.К. Маркс, Теории прибавочной стоимости (IV том «Капи­тала»), ч. I, Госполитиздат, М., 1955, стр. 40.

28.К. Маркс, Теории прибавочной стоимости (IV том «Капитала»), ч. I, стр. 55.

29.К. Маркс, Теории прибавочной стоимости (IV том «Капи­тала»), ч. I, стр. 120 (курсив мой. — М. Р.).

30.Там же, стр. 55.

31.Ф. Энгельс, Диалектика природы, стр. 177.

32.В. Гейзенберг, Открытие Планка и основные философские проблемы атомной теории, «Успехи физических наук», т. LXVI, вып. 2, октябрь 1958, стр. 165.

33.В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 358.

34.См. Аристотель, Метафизика, стр. 17.

35.К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 68.

36.Там же, стр. 72.

37.Там же, стр. 74.

38.Ф. Энгельс, Диалектика природы, стр. 216.

39.В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 132.