Цена 1 часа рабочей силы, как правило снижается.

Материал из m-17.info

Текущая версия на 16:13, 16 июля 2020

Вы просили меня поделиться с вами моими мыслями по поводу того плана, который вы сообщили мне; я сделаю это с тем большим удовольствием, что внимательному читателю

чистота души автора плана бросается в глаза, что намерения его возвышенны и должны найти благосклонный прием у всякого мыслящего и чувствующего существа; наконец» автор желает человечеству счастья, над этим трудится, и я люблю его. Его идеи настолько же новы, насколько и человеколюбивы; он вполне справедливо считает гениальных людей факелами, озаряющими человечество, как правящих, так и управляемых. Призывая человечество к коллективным действиям для вознаграждения таких людей, он исходит из хорошо продуманного принципа справедливости. Его проект хорош и в другом отношении: очевидно, что действуя к о л л е к т и в н о для вознаграждения гениальных людей, человечество отвлечет их от занятия ч а с т н ы м и интересами отдельных групп, которые своим вознаграждением парализуют часть их сил· Этот проект создает высокое положение, какого до сих пор не существовало, положение, которое возведет гениального человека в соответствующий ему ранг, т. е. поставит выше всех прочих людей, даже и облеченных наибольшей властью; подобное положение побудит гения к работе, так как создадутся, наконец, премии, достойные любви к славе, той страсти, под влиянием которой легко переносится утомление от занятий и глубоких размышлений, которая побуждает к настой* чивости, необходимой для того, чтобы прославиться в науках и искусствах.

У гениального человека личный интерес чрезвычайно силен, но любовь к человечеству также способна заставить его совершать чудеса. Какое прекрасное занятие — труд на благо человечества! Какая величественная цель! Разве человек имеет лучшее средство приблизиться к божеству? И в этом направлении он в себе самом находит наилучшее вознаградение за перенесенные труды. Когда я сравниваю тот возвышенный пост, на который человечество возведет гениального человека, с креслом академика, то я вижу, что и з б р а н н и к ч е л о в е ч е с т в а будет находиться в гораздо более выгодном положении, чем академик; он будет пользоваться полнейшей независимостью и получит возможность развить всю присущую ему энергию, не отвлекаясь какими-либо посторонними соображениями; никакая ложная осторожность не замедлит развития его гения, не нанесет ущерба его работе и счастью. Чтобы не потерять приобретенного положения, он воодушевится, беспокойным взором окинет труды своих предшественников, захочет превзойти их, покинуть избитые пути, чтобы прокладывать новые: воодушевление его будет постоянно возрастать, и он достигнет истинной цели, будет способствовать прогрессу человеческого духа. Таков будет путь гения, поставленного в независимое положение, тогда как ум академика попрежнему будет следовать противоположным путем; он будет навсегда держать-

ся принятых им мнений, считая себя хранителем истины; он сам восстал бы против своей мнимой непогрешимости, если бы переменил свои взгляды. UH скорее завопит о ереси и станет нетерпимым, нежели отступит ради просвещения и счастья человечества от своего мнения. С каким ожесточением академии преследовали гениальных людей, когда они оспаривали их мнения. Обратите внимание на путь, которым шел академический ум: вы увидите, насколько он был кичлив и подл, с какой ловкостью он заглушал все споры, способные просветить человечество, каждый раз, когда они могли повредить его собственному благополучию. Это происходило по двум причинам: одна заключается в том, что академики назначаются пожизненно, а другая — в том, что они находятся в зависимости от правительства. Взгляните на историю прогресса человеческого разума, и вы увидите, что почти всеми образцовыми произведениями его мы обязаны людям, стоявшим особняком и нередко подвергавшимся преследованиям. Когда их делали академиками, они почти всегда засыпали в своих креслах, а если и писали, то лишь с трепетом и только для того, чтобы высказать какую-нибудь маловажную истину. Одна лишь независимость дает пищу любви к человечеству и стремлению к славе, этим двум сильнейшим двигателям гениального человека. Если же академик — раб, удивительно ли, что он ничего не творит? Но

каким бы рабом он ни был, он все же считает себя на высоте славы, он боится спуститься с нее, и это-то мешает ему подниматься выше. Если мы бросим взгляд на историю академий, то увидим, что в Англии академий вовсе нет, а существуют лишь два общества, несколько напоминающие собой академические учреждения, между тем как монархии и даже государства, в которых господствуют суеверия и невежество, изобилуют академиями. Однако какая страна дала больше великих людей? Где открыто больше истин? Где эти истины обнародывались смелее и воспринимались быстрее? Где щедрее вознаграждали авторов полезных открытий? На этом острове любовь к свободе и независимости мнений заставила презирать и устранять академии; как гражданин англичанин сознает собственное достоинство; как ученый он краснел бы, если бы ему пришлось продаваться могущественным людям и быть членом корпорации, которая может существовать лишь под их покровительством. Деспотический Ришелье12 был основателем первой французской академии: он понимал, что надежды на медали и академические кресла свяжут писателей, что правительство, таким образом, будет пользоваться ими для распространения принципов, соответствующих его видам, и таким образом будет управлять общественным мнением и превратит академии в тайные орудия своего деспотизма. Со-

бытия подтвердили правильность расчетов властного министра, и первая академия, эта академия-мать, породила сотню других, все усилия которых, однако, не могли поднять Францию на уровень Англии. Италия переполнена академиями, а насчитывает очень мало ученых; там раздают массу дипломов от имени литературных притонов, но люди от этого не стали ни лучше, ни просвещеннее; если бы Италия уничтожила все свои академии, то гений, быть может, получил бы в ней более быстрое развитие. Я не могу, однако, не согласиться, что академии все же принесли кое-какую пользу, что их учреждение, как оно ни несовершенно, принесло некоторую пользу наукам и искусству; я признаю также, что были некоторые академики, сохранившие свою энергию. Но академический строй слишком отстал от современных философских взглядов, чтобы эту организацию нужно было сохранять долее; ход человеческой мысли, став более смелым, как мне кажется, допускает полное уничтожение всякого рода стеснений, которые испытывают самые ученые академии. Человечеству не следует упускать из виду, что оно должно вознаграждать людей, служащих ему светочами, что ему следует на коллективных началах вознаграждать тех из этих светочей, которые так ярки, что освещают всю землю. План захватывает меня еще и в другом, очень важном отношении. Каких только пре-

пятствий ни приходилось до сих пор преодолевать гениальным людям! Почти всегда занятия, которым они принуждены; отдаваться, чтобы добыть себе пропитание, уже в самом начале их деятельности отвлекают их от важнейших идей. Как часто им недоставало опытов или необходимых для развития их взглядов путешествий! Сколько раз они были лишены необходимых сотрудников, чтобы дать своей работе весь размах, на который они были способны! Сколько счастливых мыслей отбрасывалось из-за того, что они не были ободрены необходимой помощью, поощрением или вознаграждением! И если некоторые гениальные люди, несмотря на все эти трудности, добивались известности и получали вознаграждение, то этого всегда было недостаточно для того, чтобы дать им в широких размерах средства для их работ, чтобы они могли поощрять молодых людей, у готорых они находили счастливые дарования, и для того, чтобы удовлетворить их потребности, когда у них не было собственных средств. Только гениальный человек может открыть первые зародыши гения, развить их и добросовестно оказать им нужную поддержку. Положение или вознаграждение, получаемое гениальным человеком, почти всегда налагает на него обязанности, исполнение которых более или менее отвлекает его от работы, прикрепляет к одному месту и, следовательно, мешает ему передвигаться, чтобы ви-

деть вещи или людей, могущих натолкнуть его на новые открытия неустойчивость правительства, от которого он получает вознаграждение, внушает ему беспокойство за свое будущее, часто заставляет его делать известные шаги, чтобы сохранить за собой свое место, и, несмотря на всю предусмотрительность, война или какое-нибудь расстройство в финансах часто влечет за собою упразднение его гонорара или по крайней мере отсрочку его уплаты. И, наконец, гениальными человек, больше всего нуждающийся для своих работ в полнейшей независимости, всегда более или менее зависит от правительства, которое его вознаграждает; он должен усвоить дух этого правительства, покоряться освященным им формам и обычаям, должен мыслить, так сказать, по чужой указке вместо того, чтобы смело метать стрелы собственного воображения; он должен робко изыскивать средства вынести свои мысли на свет, и в конце концов он в гораздо меньшей степени выявляет себя тем, что он есть, нежели тем, чем хотят, чтобы он казался; одним словом, ему приходится дорого платить за пожалованное ему скудное вознаграждение. Что же касается гениального человека, соглашающегося принимать от правителя или от какого-либо иного лица особые благодеяния, то его положение еще более прискорбно вследствие унижения, которое он при этом испытывает.

Если внимательно Еникнуть в идеи, руководящие правительством во всех отдельных отраслях управления, то можно заметить, что все эти идеи были открыты гениальными людьми: гениальные люди просвещают правителей так же, как и управляемых. Я согласен, что открытия гениальных людей часто не могут быть использованы при их возникновении; но если даже допустить, что их открытия оказываются полезными только для следующего поколения, то может ли это обстоятельство служить основанием для того, чтобы их совсем не вознаграждало то поколение, в котором они живут? Неужели человечество и впредь будет оставлять в страданиях или, по меньшей мере, в неподобающем положении тех людей, которых оно усердно чтит после их смерти? Если в этом отношении не произошло коренных изменений, то ошибочно думать, что человеческий разум прогрессировал. У образованных наций люди всех возрастов производят посадки, тогда как у невежественных (например, у турок) все только собирают, но ничего не садят. Дерево, посаженное бодрым стариком, доставляет больше наслаждения ему самому, чем тому, кто его срежет, чтобы извлечь из него пользу. Что может быть прекраснее и достойнее человека, чем направлять свои страсти к единственной цели повышения своей просвещенности! Счастливы те минуты, когда честолюбие, видящее величие и славу только в

приобретении новых знаний, покинет нечистые источники, которыми оно пыталось утолить свою жажду. Источники ничтожества и спеси, утолявшие жажду только невежд, воителей, завоевателей и истребителей человеческого рода, вы должны иссякнуть и ваш приворотный напиток не будет больше опьянять этих надменных смертных! Довольно почестей Александрам! Да здравствуют Архимеды! Мой друг, какое время более благоприятно для осуществления плана, υ котором вы мне сообщаете, как не тот момент, когда гений, вступивший в борьбу с деспотизмом, зовет себе на помощь всех человеколюбцев! В поколении, выросшем после начала этой борьбы, сильно уменьшилось число людей-автоматов; ваш план будет услышан многими, царство просвещения приближается: в этом убежден всякий разумный человек, один глаз которого устремлен в прошлое, а другой в будущее. Ваш план заключает простую идею, могущую служить основой общей организации; он дает человечеству концепцию, которая позволит ему безопасно подняться еще на одну ступень в области абстракции. *

• Если бы аббат де Cetf-Пьер13 понимал это и

указал бы на средства выполнения, то его идеи вечного мира не считались бы грезами. Другое замечание. Этот план дает решение задачи, которая всегда была предметом изысканий моралистов: п о с т а в и ть ч е л о в е к а в т а к о е п о л о ж е н и е , чтоб его личные и н т е р е с ы и и н т е р е с ы о б щ е с т в е н н ы е п о с т о я н н о н а х о д и л и с ь в с о г л а сии.

Какое счастье, что могила Ньютона, это место объединения, находится в Англии, в стране, постоянно служившей убежищем для гениальных людей и ученых, подвергавшихся преследованию у других народов! Заговорив о Ньютоне, мы не можем не упомянуть, что он получил от правительства в качестве вознаграждения должность заве- дывающего монетным двором; с того времени гражданин мира стал уже только английским гражданином, сосредоточившим все свои силы на возложенных на него обязанностях; и эта звезда, светившая своим собственным светом, была представлена толпе темным телом, предназначенным лишь для того, чтобы отражать лучи королевского света. Скажем смело: все гениальные люди, которые получат места в правительстве, много потеряют как в уважении, так и по существу, ибо для того, чтобы выполнять свои обязанности по должности, им придется пренебречь более важной для человечества работой, или же, если они не будут в состоянии противиться побуждениям своего гения, они должны будут пренебрегать своими должностными обязанностями. Этих двух возможностей, одинаково нетерпимых для человечества, для правительства и для гениальных людей, можно избежать, если оставить последних на единственном месте, которое им указывает правильно понятый общий интерес. Им необходимо остаться са-

мими собой, и человечество должно глубоко усвоить ту истину, что они даны ему, чтобы быть их факелами, а не для того, чтобы предаться частным интересам, которые их унижают и отвлекают от их настоящего призвания. Число гениальных людей не ^ак велико, чтобы отрывать их от их трудов, заставляя выходить из своей области. Автор, зная, как скупа на них природа, отводит всему человечеству лишь двадцать таких мест. Если необходимо быть гениальным человеком, чтобы занять одно из этих мест, то они часто будут оставаться свободными. Я одобряю ежегодные выборы с правом переизбрания: таким образом люди высокого гения будут пользоваться этими местами пожизненно, те же, кто больше всего к ним приближается по своим способностям, получат наибольший стимул к деятельности. Способ избрания таков, что частные и н т е р е с ы не в состоянии приобрести достаточной силы, чтобы получить перевес над общим и н т е р е с о м. Вот, друг мой первые чувства, вызванные во мне чтением вашего проекта. А теперь я задам вам два вопроса: Будет ли принят этот план? А если он будет принят, то излечит ли он современные болезни человечества, о которых осторожность воспрещает мне говорить?