Цена 1 часа рабочей силы, как правило снижается.

Материал из m-17.info

Версия 14:49, 27 июня 2011

Движение / Концепция жизнеустройства / Диалектическая логика /

Розенталь Марк Моисеевич (1906-1975). "Принципы диалектической логики"

Содержание

• Глава 1. Логика как наука
• Глава 2. Сущность, цели и задачи диалектической логики
• Глава 3. Законы диалектики как законы познания
• Глава 4. Соотношение логического и исторического в процессе познания
• Глава 5. Понятие в диалектичкской логике
• Глава 6. Суждение в диалектической логике
• Глава 7. Проблемы выводного знания в диалектической логике
• Глава 8. Аналитический и синтетический способы исследования
• Глава 9. Абстрактное и конкретное. Восхождение от абстрактного к конкретному - закон познания

Таким образом, индукция и дедукция занимают определенное место в арсенале средств, которые исполь­зует диалектическая логика. Но все же в сложном процессе познания, открытия законов действительности они играют вспомогательную роль. Только путем от­крытия законов достигается та степень познания явле­ний, которая позволяет с уверенностью делать о них истинные заключения, ибо закон объясняет необходи­мость явления. Индукция же, как мы видели, в силу своей проблематичности необходимости дать не может. В этом смысле Энгельс и противопоставляет индукцию анализу, считая последний более глубокой формой науч­ных открытий. С другой стороны, дедуцирование выво­дов из определенных посылок также может протекать успешно лишь при условии, что исходные посылки истинны, иначе этот процесс может завершиться непра­вильным выводом. Следовательно, сама дедукция как процесс движения от общего к частному или менее об­щему, образно говоря, нуждается в подпорке более основательной, чем индукция. Чтобы всеобщее, из кото­рого делаются заключения, могло выполнить свою роль, оно должно выражать существенное в массе явлений, короче говоря, оно должно быть выражением закона. Процесс выведения из общего как закона определенных заключений о частном явлении, конкретизации общего в частном осуществляется с помощью синтеза.

На первый взгляд может показаться, что анализ и синтез тождественны с индукцией и дедукцией. Но это не так, хотя у них имеются некоторые общие черты. Анализ и индукция имеют непосредственно дело с еди­ничными явлениями, с фактами, которые они обобщают в процессе движения познания от единичного к общему. Но этим заканчивается их сходство. В то время как в ходе индукции мы сравниваем и сопоставляем еди­ничные явления, берем в них то общее, что вытекает из такого сопоставления, в процессе анализа мы идем дальше. Здесь мы не просто сравниваем явления для того, чтобы заметить общее, а доискиваемся их основы, сути.

У синтеза и дедукции также сходство в том, что они имеют дело непосредственно с общим и от него идут к частному или менее общему. Но они не покрывают друг друга. В то время как в ходе формальной дедук­ции мы выводим частное из общего на основании связи рода и вида явлений, в процессе синтеза мы вскрываем внутреннюю связь общего как закона с отдельными явлениями, выводя из закона его необходимые измен­чивые проявления.

Сила силлогизма есть, формальная сила, тогда как сила синтеза — реальная сила. То же самое можно ска­зать и об индукции. Последняя делает свои заключе­ния на том основании, что поскольку единичное имеет такие черты, то и общее должно быть таким же, дедук­ция же исходит из того, что раз общее таково, то и частное должно быть таким же. Анализ и синтез свои заключения делают не на этом в конце концов формаль­ном основании, а из установления необходимой при­роды общего и единичного, закона и явления, их вну­тренней связи. Поэтому анализ и синтез позволяют глубже проникать в природу вещей. Рассмотрим теперь каждый из этих способов познания, с тем чтобы опре­делить их место и роль в процессе познания, а также отношение между собой.

Анализ и его сущность

Обычно анализ определяют как форму, способ раз­ложения целого на отдельные части и познания каждой из них, и противопоставляют его синтезу как способу воссоединения частей в целое. Это в общем верно, но это еще не полная и не самая глубокая истина о них. Понять их действительную сущность можно лишь тогда, когда будет принята во внимание общая картина движения познания. Выше уже говорилось, что процесс познания начинается со слитного представления явле­ний, которые возникают перед познающим субъектом в своей внешней связи. Исходным моментом познания всегда является нечто конкретное, понимаемое как нерасчлененное на свои составные части. Задача познания состоит в том, чтобы в этой внешней связи явлений, в потоке их движения выделить то, что составляет их основу, сущность, связывающие их воедино. Для этого необходимо расчленить целое на части. В этом огром­ная познавательная роль анализа. Следовательно, ана­лиз действительно есть разложение (мысленное или фактическое, как, например, в физических, химических и прочих экспериментах) целого на части.

Однако разложение целого на части не самоцель. Если этим ограничить сущность анализа, то мы придем к механистическому его пониманию. Таким разложе­нием целого последнее омертвляется и не достигается главная цель познания — раскрытие внутренней сущ­ности и основы многообразия вещей. Именно только эту внешнюю сторону анализа и видят представители некоторых идеалистических течений (например, интуитивисты). Они из этого делают вывод, что анализ способен лишь на омертвление живого, противопоставляют ему интуицию как единственное средство постижения сущности вещей.

Но анализ не сводится просто к расчленению целого на его составные элементы. Расчленение есть лишь сред­ство, с помощью которого познание обнаруживает в многообразии явлений, в множестве свойств и сторон вещи то главное, существенное, что составляет их «порождающую основу». Без этого расчленения достигнуть указанную цель невозможно, но аналитическое рассмотрение объекта при этом не только не омертвляет его, а, напротив, есть способ, при посредстве которого он только и познается в своей «жизненности». Каким бы живым ни было непосредственное восприятие вещи как совокупности многих сторон и свойств, многих связей и отношений, но если мы не знаем основы этих свойств и сторон, решающей связи и отношения его с другими вещами, польза от этого небольшая. Знание вещи в единстве ее сторон и свойств, знание той основы, ко­торая связывает их в единстве и проявляется в любом свойстве, в любой стороне вещи — в достижении этого состоит самая глубокая роль анализа.

Рассмотрим, например, как подходит В. И. Ленин к анализу такого сложного и многообразного явления, как империализм. Ленин мысленно расчленяет это це­лое на его основные признаки. Как известно, он сводит империализм к пяти признакам. Но он не ограничи­вается одним расчленением данного явления на состав­ные части. Всем своим анализом он доказывает, что решающим признаком империализма, тем единством, которое связывает все его стороны и свойства, тем источником, из которого проистекают все многообраз­ные проявления империалистической стадии капита­лизма, является монополия.

Никакая индукция не способна открыть и познать эту основу. Она служит в таких случаях лишь подго­товляющей ступенью аналитического рассмотрения яв­ления, средством накопления наблюдений, фактов, по­могающим выделять некоторые общие признаки и свойства процесса. Чтобы обнаружить сущность импе­риализма, нужно рассмотреть капиталистический спо­соб производства в его развитии, найти его основную тенденцию, увидеть, что монополия вырастает из про­цесса концентрации производства и капитала, есть ре­зультат, вывод из этого процесса. Анализ восполняет слабую сторону индукции — про­блематический характер ее заключений. Случайности не могут оказать существенное влияние на результат анализа, ибо анализ направлен не просто на то, чтобы взять единичные факты с их общей стороны, а на то, чтобы найти их сущность, основу. Например, никакие новые проявления империализма не могут отменить его главную черту, то, что он есть ступень в развитии капи­тализма, когда главное значение приобретают монопо­лии. Современные ревизионисты обнаружили это «но­вое» в том, что в капиталистических странах большое влияние на ход экономической жизни приобрело бур­жуазное государство, что в его руках сосредоточивается все большее количество предприятий и других эконо­мических рычагов, что, одним словом, капитализм ныне это уже в значительной степени государственный капи­тализм. Отсюда они делают выводы о том, что капи­тализм перестает быть капитализмом, что будто бы все больше социалистических элементов проникает в его организм и он незаметно перерастает в социализм.

Несомненно, усиление государственно-капиталисти­ческих тенденций в буржуазных странах имеет место. Но это, во-первых, вовсе не новый процесс. В. И. Ленин констатировал этот факт еще в тот период, когда он исследовал империалистическую стадию капитализма. Из анализа сущности империализма он пришел к вы­воду о тенденции сращения капиталистических монопо­лий с государством и роста государственно-монополи­стического капитализма. Во-вторых, сам факт возраста­ния удельного веса государственно-монополистических предприятий может быть понят лишь из учета сущности империализма, т. е. из его монополистической природы. Конечно, государственный капитализм есть более высо­кая по сравнению с просто монополистическими объеди­нениями ступень обобществления производства в усло­виях буржуазного общества. Но в этом обобществлении ничего нет от социалистического способа производства, это лишь общая объективная тенденция развития в со­временную историческую эпоху, она свидетельствует о том, насколько уже назрел и стал необходимым переход от капитализма к социализму.

Огромное значение анализа, аналитического способа исследования состоит в том, что он дает возможность, так сказать, срывать всяческие «маски» с явлений, осво­бождая их от той внешней «кажимости», которая иска­жает сущность вещей. В этой связи анализ должен быть рассмотрен как орудие познания противоречия между сущностью и внешним проявлением вещей. При этом следует учитывать, что сущность вещей многоступен­чата, многослойна, т. е. имеется сущность менее глубо­кая, лежащая ближе к поверхности вещей, и сущность более глубокая, объясняющая их самые сокровенные основы. Если анализ остановится на какой-либо сущ­ности первого или второго порядка и не пойдет дальше до более глубокой сущности явления, то исследуемый объект предстанет перед нами в искаженном состоянии. Эту особенность анализа интересно показать на ма­териале «Экономическо-философских рукописей 1844 года» Маркса. Это особенно важно сделать потому, что современные враги марксизма пытаются использовать анализируемое в этой работе понятие «отчуждения» для фальсификации научного социализма. Сознательно иг­норируя глубокое революционное содержание, которое Маркс вкладывал в это понятие, они стремятся превра­тить его учение в некую разновидность морального, «этического» социализма.

В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс только нащупывал путь к объяснению капитали­стической эксплуатации, к учению о том, что единствен­ный источник капиталистической прибыли следует искать в неоплаченной части труда рабочего. Маркс здесь оперирует понятием «отчужденного труда». Это понятие сыграло, важную роль в процессе движения мысли к обнаружению самой глубокой основы капита­листического способа производства. В своей работе Маркс подчеркивает, что сущность понятия отчужден­ного труда может быть обнаружена лишь в результате сложного анализа явлений.

Посмотрим, как Маркс использует орудие анализа, для того чтобы обнажить один слой явления за другим и добраться до глубинной его сущности, из которой по его тогдашним воззрениям можно объяснить все сто­роны явления в целом, в их связи и единстве.

Маркс критикует буржуазную политическую эконо­мию за то, что в своем анализе взаимоотношения между капиталистом и рабочим, капиталом и трудом она не идет дальше факта частной собственности. Это не зна­чит, что он подвергает сомнению важность категории частной собственности на средства производства для понимания буржуазного способа производства. Маркс не удовлетворен лишь тем, что экономисты останавли­ваются на частной собственности, что они не видят сущ­ности, источника самой частной собственности. Послед­нюю, по словам Маркса, они рассматривают как некий материальный, вещественный процесс, за которым не стоят люди и отношения между ними. Труд людей для них ничто, а частная собственность все (1). Они берут факт частной собственности, как таковой, и не объясняют его, не анализируют дальше, вследствие этого причины капиталистического обогащения остаются не вскры­тыми. Как же строит свой анализ Маркс?

Он также исходит из факта частной собственности, но подвергает его глубокому анализу. Частную соб­ственность он разлагает на ее составные части и рас­сматривает их существенные связи. Прежде всего част­ная собственность означает, что продукт труда не при­надлежит тому, кто трудится, кто его производит, а дру­гому лицу. Анализ ее приводит к выводу о том, что продукт труда отчуждается от рабочего. Чем больше трудится рабочий, указывает Маркс, тем богаче стано­вится предметный мир, который он творит, но тем бед­нее становится его собственный внутренний мир, его жизнь. «Рабочий вкладывает в предмет свою жизнь, но отныне эта жизнь принадлежит уже не ему, а пред­мету. Таким образом, чем больше эта его деятельность, тем беспредметнее рабочий. Что отошло в продукт его труда, того уже нет у него самого. Поэтому, чем больше этот продукт, тем меньше он сам» (2).

В результате продукт труда рабочего становится внешней « чуждой по отношению к нему силой и гос­подствует над ним. Не он властвует над продуктами своего труда, а наоборот. Буржуазная экономия, пока­зывает Маркс, «замалчивает отчуждение в самом существе труда тем, что она не подвергает рассмотрению не­посредственное отношение между рабочим (трудом) и производимым им продуктом» (3).

Так, при помощи анализа отношения производителя к продукту своего труда Маркс обнажает, сущность частной собственности. Но это еще не самая глубокая сущность, а лишь первая ступень углубления в нее. Вслед за втим Маркс устанавливает, что отчуждение проявляет себя не только в результате труда, т. «. в продукте, но и в самом труде, внутри самой произво­дительной деятельности. «Ведь продукт, — пишет он, — есть лишь итог деятельности, производства. Следова­тельно, если продукт труда есть самоотчуждение, то и само производство должно быть деятельным самоотчуждением, самоотчуждением деятельности, деятельностью самоотчуждения. В отчуждении предмета труда только подытоживается отчуждение, самоотчуждение в дея­тельности самого труда» (4).

В силу такого отчуждения труд рабочего не достав­ляет ему ни удовлетворения, ни радости. Рабочий чув­ствует себя самим собой только вне труда, а в труде — он подневольное существо. Его труд не свободный, а принудительный, он господствует над ним как внеш­няя и чуждая ему сила.

Достигнув этой ступени анализа, Маркс еще глубже обнажает сущность частной собственности на средства производства, подходя вплотную к коренному вопросу о том, кому же принадлежат результаты труда и сам труд рабочих.

Ответ на этот вопрос Маркс получает на последней ступени анализа. Маркс так ставит вопрос: если про­дукт труда рабочего не принадлежит ему, а. противо­стоит как чуждая сила, то кому он принадлежит? Если, далее, деятельность рабочего, его труд не принадлежат ему, а составляют чуждую и принудительную для его сущности силу, то кому они принадлежат? Маркс дает следующий ответ на эти вопросы: не бог и не природа, а другие люди присваивают себе продукт труда и са­мый труд. «Если он (рабочий. — М. Р.) относится к своей. собственной деятельности как к деятельности подневольной, то он относится к ней как к деятельности, находящейся на службе другому человеку...» (5). Этот другой человек — капиталист.

Приведенные слова Маркса, написанные сто с лиш­ним лет назад, и сейчас как нельзя ярче характеризуют тот мир, который современные идеологи буржуазии словно в насмешку называют «свободным миром».

Так Маркс в своей ранней работе при помощи ана­лиза раскрывал сущность частной собственности. Под­водя итог своему аналитическому рассмотрению во­проса, Маркс писал: «Таким образом, понятие частной собственности получается посредством анализа из по­нятия самоотчужденного труда...» (6) Конечно, частная собственность и отчужденный труд взаимосвязаны, на­ходятся в состоянии взаимодействия. Можно считать и частную собственность причиной отчуждения труда, но именно последний, т. е. присвоение чужого труда, есть источник самой частной собственности. Подобно этому, указывает Маркс, боги первоначально представляют собой не причину, а следствие запутанного сознания, хотя позже оба эти фактора взаимопорождают друг друга.

Понятие отчуждения Маркс заимствовал у Гегеля и Фейербаха. Но насколько глубже их он анализирует это понятие! Его предшественники не пошли дальше внешних идеологических покровов, окутывающих обще­ственные явления, в то время как Маркс своим анали­зом обнаруживает глубочайшую основу отчуждения человека в характере труда при капитализме. Маркс вскрывает историческую обусловленность этого отчуж­дения, доказывая, что в других, а именно социалисти­ческих условиях, ему не может быть места. Прямо противоположны и те выводы, которые делали из этого понятия Гегель и Маркс. Гегель полагал, что отчужде­ние, имея чисто идеологический характер, может быть преодолено в сфере чистого сознания. В противополож­ность ему Маркс видел источник ликвидации «самоот­чуждения» человека в уничтожении капиталистических отношений.

Современные буржуазные идеологи и ревизионисты цепляются за понятие «отчуждения», чтобы извратить взгляды молодого Маркса и противопоставить их мар­ксизму в целом. Если им поверить, то главный смысл этого понятия, по Марксу, состоял якобы в том, что от­чуждение труда можно устранить без социалистиче­ского переворота. Но все их попытки подобной «обра­ботки» Маркса тщетны, ибо в рассматриваемой работе Маркс доказывает, что только политическое и социаль­ное освобождение рабочих, уничтожение частной собственности на средства производства и изменение характера общественного труда может быть основой пре­одоления отчуждения всех «сущностных сил» человека. Все отношения рабства, существующего при капитали­стическом строе, писал Маркс, суть лишь модификация и следствия экономического отношения между пролета­риатом и буржуазией. Поэтому только социальная эмансипация рабочего способна разрушить эти отноше­ния и дать свободу человеку, вернуть ему те силы, кото­рые капиталистический строй отчуждает от него и про­тивопоставляет ему.

Позднее, особенно в «Капитале» Маркс строит свой экономический анализ не на базе понятия отчужденного труда. В основе «Капитала» лежит понятие прибавоч­ной стоимости — этого краеугольного камня политиче­ской экономии капитализма. Но анализ понятия «отчу­ждения» на определенном- историческом этапе сыграл свою историческую роль. Главное значение этого ана­лиза состояло в том, что он за отношениями вещей обна­жил социальные, классовые отношения между людьми и в труде рабочих открыл источник капиталистической собственности. «Ведь когда говорят о частной собствен­ности, — писал Маркс, — то думают, что имеют дело с некоей вещью вне человека. А когда говорят о труде, то имеют дело непосредственно с самим человеком. Эта новая постановка вопроса уже включает в себя и его разрешение» (7).

В «Капитале» отчуждение труда и вообще человече­ских сил Маркс обобщил в понятии товарного фети­шизма, а открытие им прибавочной стоимости объяс­нило самую глубокую тайну буржуазного способа про­изводства.

Приведенный пример анализа показывает его огром­ную познавательную силу, проникающую за внешность явлений в их сущность, открывающую за видимостью вещей их действительную природу.

Если анализ — это такой способ познания явлений, который вскрывает истинную природу и «порождающую основу» вещей, то в отличие от индукции он способен давать прочные исходные данные для предвидения бу­дущего развития. Не говоря уже о проблематичности индуктивного заключения для будущего, индукция во­обще бессильна тогда, когда еще отсутствуют такие единичные факты, которые можно было бы возвести в степень всеобщности.

Иначе обстоит дело с анализом, который основан не на принципе формального следования из частного об­щего, а на познании сущности, закона явлений. Благодаря анализу конкретных условий современного обще­ства, учету новых тенденций развития, борьбы противо­положных сил современного мира мы можем сделать правильный вывод о реальных возможностях развития в будущем.

Таким образом, сущность и значение анализа можно свести к следующим основным моментам.

1. Анализ есть способ исследования, играющий огромную роль в процессе движения мысли от внешней видимости явлений к их сущности, в процессе преодоле­ния противоречия между внешним и внутренним. Рас­членяя сложное целое на его части, анализ это делает не только для того, чтобы показать, из каких составных частей состоит предмет, а для того, чтобы обнаружить сущность предмета.

2. Поскольку сущность вещей многоступенчата, то мысль должна дойти до такой стороны, момента, кото­рые не просто относятся к сущности вещей, а есть их самая глубокая сущность, то, что представляет основу, единство всех сторон вещи и из чего можно объяснить все сложные связи и отношения предметов. Эту роль в движении познания и выполняет анализ. Когда Маркс в отчужденном труде видел сущность капитализма, то он указывал, что во всех других категориях буржуаз­ного способа производства, каковы конкуренция, капи­тал, деньги, нужно находить «лишь то или иное опре­деленное и развернутое выражение» этой основопола­гающей категории (8).

Без аналитической деятельности мышления, имеющей своим результатом нахождение основы, единства всех сторон вещей, невозможно движение познания от аб­страктного к воспроизведению в мышлении конкретного во всей его сложности, о чем речь будет идти в следую­щей главе.

3.Приемы анализа очень разнообразны. В различ­ных науках аналитический способ исследования кон­кретизируется в зависимости от природы исследуемых объектов. Особенно важное значение в анализе имеет анатомирование сложных взаимопереплетающихся свя­зей и отношений предметов. Любое явление связано с другими явлениями, точно так же, как разные стороны и свойства одного и того же явления взаимно свя­заны между собой и находятся в состоянии взаимодей­ствия. Факт взаимодействия этих связей, сторон со­здает возможность принять за сущность явления ту сторону, которая хотя и важна, но все же не предста­вляет собой его «порождающую основу». Например, общественное бытие и общественное сознание воздей­ствуют друг на друга, но, как известно, было бы ошиб­кой ограничиться анализом этого взаимодействия или взять в качестве сущности последнего сознание. Всесто­ронний анализ и анатомирование взаимных связей тре­буется для того, чтобы преодолеть, как говаривал Плеханов, мертвую точку взаимодействия и нащупать наи­более существенную связь, вне которой непонятны другие связи.

Нередко связь и взаимодействие явлений имеет ха­рактер круговорота, в котором трудно найти начало и конец, и все настолько переплетено между собой, что, кажется, невозможно выделить какую-то сторону в ка­честве основы. Такой характер имеет, например, движе­ние промышленного капитала, выступающего в форме денежного, производительного и товарного капиталов. Каждая из этих форм в процессе общего движения превращается в другую и все они представляются равно­правными по выполняемым функциям. Больше того, на первый взгляд кажется, что денежный капитал является более существенным, поскольку с него на­чинается цикл круговорота, т. е. капиталист должен сна­чала пустить в оборот денежный капитал, чтобы стал возможным весь круговорот. Отсюда возникает иллю­зия, что деньги обладают чудодейственным средством к самовозрастанию. Между тем анализ этих трех форм капитала показывает, что только в сфере производства, когда капитал выступает в форме производительного капитала, кроются источники его самовозрастания, а значит и сущность всего движения промышленного капитала. В таких случаях только расчленение и анато­мирование целого, изучение каждой отдельной связи и ее роли в общем круговороте и взаимодействии делает понятным все движение и его действительную основу.

Изложенное выше понимание анализа глубоко отли­чается от того, что разумеют под ним различные пози­тивистские школы. Представители этих школ подчеркивают аналитический характер своих логических тео­рий. Существо анализа они сводят к «прояснению» пред­ложений науки, отрицая его главную функцию — быть логическим способом исследования сущности самих вещей. «Общее понятие анализа, — сказано в одной из статей сборника «Революция в философии», — это по­нятие перевода или, лучше сказать, понятие перефра­зировки, так как перевод производится в самом языке, но не с одного языка на другой: перевод производится с менее ясной формы на более ясную форму, или с формы вводящей в заблуждение в форму, которая не вводит в заблуждение» (9).

Далее, современные позитивисты отождествляют ана­литическое с тавтологическим. Анализ трактуется в кантовском смысле этого слова, как способ лишь поясняю­щий, а не расширяющий наше знание.

С точки зрения диалектической логики анализ, как мы видели, есть нечто несравненно более сложное я глу­бокое, чем указанное представление. Она исследует не готовые результаты анализа, а изучает последний как процесс, как движение мысли. С помощью анализа мысль постигает сущность вещей, единство многообраз­ных явлений. Поэтому неверно утверждать, что ана­лиз—это способ лишь поясняющий, а не расширяющий знание. В этом смысле кантовское деление на аналити­ческие и синтетические суждения искусственно и не имеет никакой почвы. Это становится особенно ясным» когда мы исследуем формы мышления в их развитии. Анализ отправляется от единичных явлений и фактов, стремясь найти, открыть их сущность. Постижение сущ­ности, которая не находится на поверхности вещей, есть результат аналитической деятельности мышления. Та­ким образом, путем анализа мы не просто поясняем, а расширяем, углубляем свои знания об объективном мире. Когда мы оперируем уже выработанными поня­тиями о вещах, тогда действительно анализ готовых по­нятий не прибавляет ничего нового к их содержанию. Но необходимо помнить, что в этом результате содер­жится путь, сделавший возможным этот результат. Кант приводил в качестве примера аналитического су­ждения предложение: «Все тела протяженны», и делал вывод, что предикат заранее содержится в субъекте, вследствие чего данное суждение не прибавляет ничего нового к нашим знаниям, а лишь разлагает его путем анализа на части: в понятии тела заранее-де содер­жится их свойство быть протяженными. Однако Кант не учитывал того обстоятельства, что получить любое понятие — в данном случае понятия «тела» и «протяжен­ности»— можно лишь посредством анализа многооб­разных явлений, что, следовательно, суждение «все тела протяженны» ничего «не прибавляет» к знаниям лишь тогда, когда оно уже имеется налицо. Но дело в том, что анализ раньше привел к этому знанию, т. е. дал нам знание того, что тела протяженны.

И аналитические и синтетические суждения одинаково служат для расширения и получения новых зна­ний. Пример, приводимый Кантом в качестве синтети­ческого суждения: «все тела тяжелы», столь же аналитичен как и суждение о протяженности тел, ибо только посредством анализа можно было установить такое общее свойство всех тел, как тяжесть. И, наобо­рот, суждение «все тела протяженны» столь же синте­тично, как и суждение «все тела тяжелы», так как оно дает представление о целом. Кант сам утверждал, что где рассудок раньше ничего не соединял, там ему не­чего анализировать, разлагать. Именно поэтому невоз­можно метафизически разграничивать аналитические и синтетические суждения, абсолютизировать различие между ними. Вопрос о взаимосвязи анализа и синтеза мы рассмотрим позднее.

Неправильно также видеть различие между анали­зом и синтезом в том, что первый в отличие от второго не нуждается в обращения к опыту. Если посредством анализа осуществляется движение мысли от многообра­зия явлений к их единству, от случайного к необходимому, от беспокойной смены явлений к относительно постоянному и прочному в них, к «инвариантному» (10). в явлениях, то без обобщения опыта так же невозмо­жен анализ, как и синтез. По существу же различие между анализом и синтезом находится в другом. Это различие станет ясным, когда мы рассмотрим вопрос о синтезе, выясним его роль в познании.

Синтез и его сущность

В отличие от анализа, который представляет собой деятельность мышления по разложению целого на ча­сти, синтез обычно определяется как воссоединение це­лого из частей на основе познанных составных элемен­тов целого. Это определение синтеза, в общем правиль­ное, нуждается в более глубоком рассмотрении.

Синтетическая деятельность мышления начинается с того, на чем заканчивается анализ. Главная задача синтеза состоит в том, чтобы открытую посредством анализа «порождающую основу». Сущность вещи или явления провести через все движение явлений, показать, как единство, внутренняя связь вещей проявляются в конкретном их многообразии. Если в процессе анали­тической деятельности мысль движется от многообразия к тождеству и единству, то в процессе синтеза напра­вление движения ее прямо противоположно: от тожде­ственного, существенного к различию и многообразию, в форме которых обнаруживает себя сущность вещей. Синтез соединяет части, составные элементы в целое, но это не механическая «сборка» разрозненных частей в единый механизм, а процесс исследования того, как основа, сущность вещи воплощается в конкретном мно­гообразий ее сторон и свойств. Синтез соединяет общее и единичное, абстрактное и конкретное, единство и мно­гообразие в живое целое, где все стороны развиваются из определенной основы, из главного, существенного элемента или качества явления. Если в исходном пункте познания действительность предстает перед человече­ским взором как хаотическое многообразие, как много­образие без единства, то в результате анализа и син­теза она познается уже как единство в многообразии или многообразие в единстве.

Продолжим рассмотрение ленинского способа ис­следования империализма. Выше указывалось, что с по­мощью анализа экономических процессов, характерных для этой новой стадии, В. И. Ленин показал, что определяющей сущностью ее является монополия. В первых шести главах книги «Империализм, как высшая стадия капитализма» он вычленяет и анализирует от­дельные стороны империализма, выделяя монополию в качестве главной стороны. В седьмой главе Ленин переходит от анализа к синтезу. Он говорит в начале этой главы о необходимости «свести вместе сказанное, выше об империализме» (11). Ввиду того, что монополии составляют суть империализма, Ленин в своем итого­вом, синтетическом определении пишет, что «империализм есть монополистическая стадия капитализма» (12). Но так как это определение, хотя и верное, все же слишком общее, то требуется, по выражению Ленина, дать более широкое определение, которое охватывало бы все основ­ные признаки и стороны империализма. И. Ленин дает следующее научное определение империализма: «Импе­риализм есть капитализм на той стадии развития, когда сложилось господство монополий и финансового капи­тала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала, начался раздел мира международными трестами и за­кончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами» (13).

В этой синтетической характеристике империализма разные его стороны и свойства уже не просто сосуще­ствуют друг подле друга, все они связаны главной осо­бенностью его как монополистического капитализма, ибо эта особенность есть та основа, причина, которая порождает все остальное, без которой связь сторон и признаков распадается как здание, лишенное фунда­мента. В «Капитале» Маркс так же не механически соединяет различные формы капитала, каковы промыш­ленный и торговый капитал, процент, рента, а синтети­чески выводит из прибавочной стоимости как сути, основы всего бытия капитала, его конкретные проявле­ния и формы.

В. И. Ленин не ограничивается указанным выше синтезом экономических черт и признаков империализма. Основываясь на результатах анализа, он дает бо­лее широкую синтетическую картину империализма, выводя из его монополистического характера и поли­тику правящих классов, связывая монополистическую сущность империализма с необходимыми тенденциями в области политики. Он подвергает критике ошибки К. Каутского, который отрывал политику империализма от экономики и полагая, что монополии в экономике совместимы с ненасильственным образом действий в по­литике. Ленин связывает, «синтезирует» монополии с империалистической политикой, показывая, что финансовый капитал и монополии «всюду несут стремле­ния к господству, а не к свободе» (14), что для империа­лизма характерна реакция по всей линии.

Из всего сказанного выясняется роль синтеза в ис­следовании взаимосвязи внутренней сущности я внеш­них форм проявления вещей. Как ни велика роль ана­лиза в обнаружении сущности явлений, сведении внеш­него их многообразия к «порождающей основе», это все же лишь часть процесса познания. Не менее важно исследовать и вопрос о том, почему сущность про­является именно в таких, а не других внешних формах. Без этого сущность и явление, внутреннее и внешнее, закон и формы его действия, проявления не смогут быть отражены мышлением в ах единстве, неразрывной связи, так, как они существуют в самой действительно­сти. Только в мысли мы выделяем разнообразные формы вещей, анализируя их в отдельности; беря их как некие самостоятельные объекты, В действительности они сплавлены воедино, и задача состоит не только в том, чтобы отделить их, расчленить рада достижения сущ­ности вещей, но и соединить для того, чтобы понять, что как ни противоположно внутреннее и внешнее, но имен­но внутреннее лежит в основе внешних форм, последние же суть проявление внутреннего. В этом мысленном «соединении> сущности и явления, внутреннего и внеш­него, общего и единичного, постоянного и переменного, однородного и многообразного главную функцию выпол­няет уже не анализ, а синтез. Когда Маркс в «Капи­тале» идет от прибавочной стоимости {сущность) к та­кой форме ее проявления, как рента, и объединяет их, т. е. объясняет последнюю через прибавочную стои­мость, то он использует синтез, доказывает, почему и как сущность проявляется в такой-то форме, нередко искажающей истинный смысл вещей.

Поэтому, если цель познания заключается в «снятии» противоречия между сущностью и внешними фор­мами ее проявления, т. е. в осознании законов вещей и форм их проявления, то этого можно достигнуть не од­ним только анализом, но и синтезом, взятыми в их единстве.

Выше было указано, что в диалектической логике анализ строится на обобщении опыта, что его нельзя сводить к расчленению готовых понятий, в которых уже содержатся разлагаемые элементы. Синтез также осно­ван на обобщении опыта, он немыслим вне его. Но в этом отношении имеется различие между анализом и синтезом, так как и здесь проявляется их природа как противоположностей. Если анализ идет от явлений и фактов опыта для того, чтобы прийти к результату, формулируемому в виде абстракции (так, например, монополия есть абстракция по отношению к многообра­зию сторон и свойств империализма как целого, атом также есть абстракция по отношению к молекуле, а по­следняя — абстракция по отношению к телу и т. п.), то синтез имеет противоположную направленность, ибо он идет от абстракции к многообразию, явлений во всей их конкретности, он соединяет абстракцию с движением явлений, с опытом, с практикой. Поэтому хотя оба спо­соба опираются на опыт и вне обобщения исторической практики человечества невозможны, для синтеза роль опыта, практики тем более важна, поскольку он выводит мысль из сферы абстрактного в мир конкретных, явле­ний в процессов и имеет своей задачей облечь добытую анализом абстракцию в плоть и кровь реальных явле­ний и процессов действительности.

Отсюда становится понятным и различие между синтезом и дедукцией, ограниченность дедукции как способа заключения. Дедукция выводит из общего свой­ства единичных вещей в силу их сопричастности к еди­ному роду, синтез же проводит, преломляет общее через частное, конкретное через данные практики и опыта, учитывает особенности последних. Вследствие этого общее, абстрактное получает новые определения, оно не просто воспроизводит в единичном то, что уже со­держится в нем самом, а обогащается развитием содержания единичного и конкретного. Иными словами, общее в процессе синтеза 1) конкретизируется и про­являет себя как основа реальных явлений и 2) в то же время общее должно доказать своей связью с единич­ным и частным — и только этой связью, — что оно дей­ствительно есть их основа. Общее, которое не синтези­руется с единичным и частным, единство, не синтезирующееся с многообразным, не есть сущность этих единичных явлений, оно не есть единство общего и многообразного. Но вместе с этим следует помнить, что. общее, закон, сущность не непосредственно тождественны с единичным и конкретным. И чтобы вывести еди­ничное из общего, чтобы на основании последнего сде­лать правильное заключение, недостаточно подводить одно под другое, недостаточна одна «формальная» сила дедукции.

Если вспомнить пример, рассмотренный в предыдущей главе, то следует сказать, что Маркс именно по­тому и критиковал Рикардо, что тот формально связы­вал и подводил цены товаров в капиталистическом обществе под закон стоимости, т. е. под общее, в то время как надо было развить одно из другого. Это нельзя сделать при помощи чисто «формально, логической последовательности», а лишь путем учета всех тех перипетий, которые переживает сущность, закон, реализуясь в действительности. Эту задачу и выполняет син­тез, соединяя абстрактное с конкретным, закон с явлениями, тождественное с различным. Маркс сумел приве­сти в соответствие закон стоимости и среднюю прибыль, которые на первый взгляд кажутся несовместимыми благодаря тому, что он синтетически вывел последнюю из закона стоимости посредством исследования развития простого товарного производства в капиталистическое. Приведем еще один пример. Вся экономическая наука до Маркса буквально зашла в тупик, не умея объяс­нить, откуда при сохранении действия закона стоимости в области земледельческого производства берется из­лишек в виде абсолютной ренты. Это также, объясня­лось ее неспособностью дать синтез этого закона с кон­кретными условиями проявления его в области земле­дельческого производства. Вопрос стоял так: если все капиталы получают среднюю прибыль, то это должно относиться и к земледельческому капиталу. Но откуда в этом случае последний может получить излишек приба­вочной стоимости для уплаты землевладельцу в качестве абсолютной ренты? Получалось так, что либо Всеобщие законы капиталистического производства не распростра­няются на земледельческое производство, что было бы абсурдом, ибо тогда они перестали бы быть всеобщими; либо, как говорит Маркс, «в этой особой сфере произ­водства существуют особые условия, такие влияния, в силу которых цены товаров реализуют [всю] имма­нентную, им прибавочную стоимость — в отличие от... товаров, которые в своей цене реализуют лишь столько из содержащейся в них прибавочной стоимости, сколько оставляет им общая норма прибыли» (15).

Маркс все внимание обратил на исследование этих «особых условий», существующих в земледельческом производстве. Эту задачу нельзя решить было путем формального дедуктивного выведения частного из об­щего, ее можно было решить лишь путем синтеза общего закона и указанных «особых условий», которые моди­фицируют действие этого закона, но не нарушают, не отменяют его. Эту работу и выполнил Маркс в III томе «Капитала», дав замечательный образец применения синтетического метода исследования. В последнем мож­но видеть и проявление марксовой дедукции, обогащен­ной и подчиненной диалектической теории развития.

Взаимопроникновение анализа и синтеза

Мы рассмотрели аналитический и синтетический спо­собы исследования в отдельности, выяснили их разли­чие. Но уже из этого различия видно было, что, будучи противоположными по своим исходным моментам, по направлению движения мысли, они предполагают друг друга и не возможны один без другого. Их связь и взаимная зависимость чрезвычайно многосторонни. Рассмотрим кратко некоторые стороны этой связи.

Анализ и синтез представляют собой два способа единого диалектического процесса исследования и каждый из них выполняет функции, соответствующие определенным этапам этого общего пути познания. Это значит, что они дополняют друг друга. Абсолютизация каждого из них, превращение их в изолированные спо­собы и приемы исследования сделали бы невозможным нормальный и естественный ход познания в целом. Если бы наше мышление только анализировало явле­ния, оно остановилось бы на абстрактной сущности и не могло бы объяснить конкретных проявлений. Оно не может ограничиться и одним только синтезом, ибо для того, чтобы можно было что-то синтезировать, требуется сначала разложить единое на части и разобраться в них, т. е. необходим анализ.

Неразрывная связь аналитического и синтетического способов исследования заключается также и в том, что один из этих способов, например, анализ, выполнив в процессе познания свою функцию, уступает место другому способу — синтезу и наоборот. Эту особенность двух способов необходимо учитывать, но при таком объяснении их единства мы не выходим еще за пределы установления чисто внешней связи между ними. Значи­тельно точнее и глубже передает отношение анализа и синтеза понятие единства, взаимопроникновения проти­воположностей. Анализ и синтез и представляют собой такое единство противоположно направленных процессов познания, каждый из которых возможен только потому, что содержит в себе свое иное, т. е. анализ содержит в себе синтез, синтез — анализ. Эта диалектически про­тиворечивая природа рассматриваемых способов позна­ния проявляется многообразно.

Анализ возможен лишь при том условии, что его исходный момент есть нечто целое, нерасчлененное, т. е. синтез, который существует либо в виде нерасчлененного объекта, либо в виде некоей синтетической мысли. В свою очередь синтез возможен лишь постольку, по­скольку его исходный момент представляет собой также нечто противоположное ему, т. е. нечто расчлененное, абстрагированное от связи и взаимодействия сторон и частей целого.

Далее, если исходная предпосылка каждого из этих способов есть нечто противоположное им, то таков и конечный результат их деятельности: анализ, находя основу, единство многообразия сторон и свойств вещи, создает базу для синтеза, а последний, обобщая явле­ния на базе этого единства, открывает новые возмож­ности для дальнейшей аналитической деятельности мышления. Одна форма движения мысли переходит в другую, противоположную себе. Это взаимопорожде­ние своей противоположности характерная черта внут­ренней связи анализа и синтеза.

Переход от анализа к синтезу и наоборот не произ­волен, он регулируется определенными закономерно­стями познания. В этом переходе своеобразно про­является общий закон превращения количественных из­менений в качественные, завершающегося скачком. Всегда требуется доводить анализ действительности до определенного уровня, чтобы можно было в резуль­тате этой формы деятельности мышления перейти к син­тезу, т. е. к качественно новой форме. Не случайно, например, наука могла дать в области химии такой синтез в виде периодического закона элементов лишь во вто­рой половине XIX в. Для этого потребовалось длитель­ное время, в течение которого открывались отдельные химические элементы, изучались их свойства, разнооб­разные соединения элементов и т. д. На известной сту­пени познания явлений, когда накоплено достаточно результатов аналитической деятельности мышления, дальнейшее развитие науки требует их синтетического обобщения, без этого невозможно подняться на высшую ступень познания. Синтез связывает воедино все резуль­таты аналитической деятельности, он как бы освещает внутренним светом то, что было до этого раздроблено, что находилось во внешнем отношении друг к другу, выводит, так сказать, явления из состояния сосущество­вания, показывая их внутреннее органическое единство., Связывая единой идеей многочисленные и разрознен­ные факты, синтетические обобщения составляют узло­вые моменты в развитии науки. Они знаменуют собой открытие новых законов объективного мира, новых тео­рий, создающих более широкие возможности для даль­нейшего прогресса познания.

Например, современный период в развитии физики настоятельно требует синтезирования накопленных дан­ных, создания единой физической картины мира. Наука накопила много знаний о строении материи, об элемен­тарных частицах и их свойствах, о законах их движения. Сейчас делаются попытки связать воедино эти знания, обнаружить более общие и глубокие законы, которые позволили бы понять объективную связь эле­ментарных частиц, представить их как единую систему превращающихся друг в друга материальных объектов, наподобие периодической системы элементов. Вместе с этим продолжается работа по дальнейшему анализу микрочастиц. Человеческое познание все глубже проникает в их природу. Уже становится очевидным, что структура так называемых элементарных частиц сложна, что их «элементарность» относительна. Так, анализ и синтез взаимооплодотворяют друг друга, и ка­ждому шагу познания свойственно их неразрывное единство.

Взаимопроникновение анализа и синтеза основано также на том, что результаты деятельности каждого из этих способов могут быть проверены в противоположно направленном процессе: анализ проверяется синтезом, синтез проверяется анализом. Например, с помощью анализа мы выделяем из сложного общественного ор­ганизма экономические отношения как «порождающую основу» всех сторон и процессов социальной жизни. Про­верка истинности этого результата происходит затем в синтезе, который выводит, развивает из этой основы конечно, сложным путем, далеким от простого подведения одного под другое, — все другие явления, связывает общее и частное в один узел. Если бы результаты аналитической деятельности мышления были ложными, то синтез, опирающийся на них, не мог бы вывести, раз­вить из этой основы многообразные явления.

Правильность анализа, вскрывшего в способе про­изводства главную причину, определяющую в конечном счете все остальные стороны общества, проверяется тем, что результаты анализа с успехом применимы к объ­яснению любой ступени человеческой истории, они слу­жат ключом к пониманию многочисленных явлений об­щественного развития. Ложность идеалистического по­нимания истории видна из того, что выделенные в ходе анализа многообразных сторон и свойств общественного организма идеи, сознание в качестве решающего и определяющего фактора в развитии общества, не выдерживает критического испытания в процессе синтеза: из одной духовной стороны общества невозможно вывести и развить всю сложную систему общественной жизни, такие ее явления, как производство, политику, право и т. д. В свою очередь результаты синтеза проверяются дальнейшей аналитической деятельностью мышления. Истинность общей картины, правильное понимание це­лого испытывается тем, насколько она плодотворна для понимания новых, неисследованных еще явлений. На­пример, механистический синтез природы, механистиче­ская картина мира, не выдержал такого испытания при объяснении электромагнитных явлений, а позднее и атомных процессов. Оказалось, что такой синтез дей­ствителен в сравнительно ограниченной области при­роды.

Диалектическая теория развития есть также резуль­тат общего синтетического представления о законах движения и развития мира. Она создана на основе дан­ных науки и практической деятельности людей. Опи­раясь на эту теорию, используя ее как инструмент по­знания, мы можем правильно анализировать новые явления, открываемые наукой и прогрессирующей исто­рической практикой человечества, а значит и доказы­ваем истинность этой теории.

Относительность, подвижность противоположности анализа и синтеза не позволяют укладывать сложный процесс познания в какие-то жесткие и раз навсегда данные схемы. Как правило, анализ предшествует син­тезу, но история науки знает немало примеров того, как познание, не имея еще необходимых аналитических данных, смело строит синтетические теории, предвосхи­щая задолго до появления фактов общую и внутреннюю связь целого. В таких случаях синтез идет впереди ана­лиза, указывая ему путь. Подобную роль синтез выпол­няет в гипотезах. Последующий анализ подтверждает или опровергает гипотетические построения.

Элемент гипотезы имеется в исходном пункте вся­кого процесса познания даже тогда, когда мышление производит чисто аналитическую работу. И. П. Павлов говорил о том, что и тогда, когда мы еще не имеем воз­можности сформулировать теорию и вынуждены анали­зировать факты, нужен какой-то общий стержень, на который можно было бы цеплять факты, без такого стержня факты рассыпались бы как карточный домик.

Приступая к анализу, познание уже заранее создает какие-то гипотетические предположения о целом, кото­рые затем в процессе анализа проверяются и превра­щаются в определенную теоретическую систему.

Это значит, что нет «чистого» анализа, как и нет «чистого» синтеза. Одно содержит в себе другое и когда мы говорим об анализе, мы должны принимать во внимание его противоположность — синтез, и на­оборот.

Примечания.

1.См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, Госполитиздат, М., 1956, стр. 570.

2.К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, стр. 561,

3.Там же, стр. 562.

4.К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, стр. 563.

5.Там же, стр. 568.

6.Там же, стр. 569.

7.К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, стр. М571,

8.См. К. Маркс и Ф, Энгельс, Из ранних произведений, стр. 570.

9.«The Revolution in Philosophy», London, 1956, р. 99.

10.М. Борн в статье «Физическая реальность» пишет: «Мы при­меняем анализ, чтобы отыскать в потоке явлений нечто постоян­ное, которое как раз и есть инвариант» («Успехи физических наук», т. LXII, вып. 2, июнь 1957, стр. 138—139).

11.В. И. Ленин. Соч., т. 22, стр. 252.

12.Там же, стр. 253.

13.Там же.

14.В. И. Ленин, Соч., т. 22, стр. 283.

15.К. Маркс, Теории прибавочной стоимости (IV том «Капитала»), ч. II, Госполитиздат, М., 1957, стр. 25.