Редактирование: Глава 7. Проблемы выводного знания в диалектической логике

<small>[[Движение]] / [[Концепция жизнеустройства]] / [[Диалектическая логика]] /</small>
[[Image:Imgbook 1.jpg|right]]
----------
[[Розенталь Марк Моисеевич]] (1906-1975). "Принципы диалектической логики" 

Содержание
* [[Глава 1. Логика как наука]]
* [[Глава 2. Сущность, цели и задачи диалектической логики]]
* [[Глава 3. Законы диалектики как законы познания]]
* [[Глава 4. Соотношение логического и исторического в процессе познания]]
* [[Глава 5. Понятие в диалектичкской логике]]
* [[Глава 6. Суждение в диалектической логике]]

<center>'''ГЛАВА VII'''<br>
ПРОБЛЕМЫ ВЫВОДНОГО ЗНАНИЯ В ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ЛОГИКЕ
</center>
'''Сущность проблемы'''

Умозаключение — это такая форма мышления, при которой из имеющихся посылок, из известных данных выводится новое знание. Это — форма выводного знания. Оно представляет собой закономерную связь суждений, при помощи которой мы делаем определенные выводы о вещах. Умозаключение по своей структуре более сложная форма мышления, чем понятия и суждения. Но оно и по существу более сложная форма, ибо цель научного познания состоит в том, чтобы, оперируя всеми имеющимися в его распоряжении средствами, в том числе понятиями и суждениями, сделать определенные выводы о сущности явлений. Разумеется, было бы неправильно считать, что понятия и суждения, так сказать, абсолютно предшествуют умозаключениям. Действительный процесс познания не знает такого резкого разграничения. Все формы мышления неразрывно связаны и выступают по отношению друг к другу то как предшествующие, то как последующие. Научное понятие и суждение формулируется в результате большой цепи умозаключений, и наоборот, умозаключение получается из многих понятий и суждений. Об умозаключении как более сложной форме мышления по сравнению с понятиями и суждениями можно говорить не в историческом, генетическом, а в логическом плане, который заключается в том, что умозаключение — это форма выражения более сложных связей и отношений между вещами, В этом можно убедиться на рассмотрении того же главного вопроса познания — о соотношении единичного, особенного и всеобщего.
Цель познания состоит в том, чтобы единичное возвести во всеобщее, т. е. подвести единичное под закон,  объяснить закономерность явлений, вскрыть их существенные свойства. Все формы мышления направлены на решение этой главной задачи познания, но каждая из них решает свою часть задачи. В понятии единичное и общее слиты воедино и существуют в нерасчлененном виде. Понятие отражает сущность массы единичных явлений, но само по себе оно недостаточно для раскрытия связи единичного и общего.

В суждении противоположность единичного и общего обнаруживается, раскрывается. Когда мы говорим: «электрон есть вид материи», то в этом суждении скрытая в понятии «электрон» противоположность превращается в открытую форму: единичное отделяется от общего и указывается, что единичное есть общее, электрон есть материя.

В умозаключении движение единичного и общего достигает новой, логически более сложной формы. Два суждения,  представляющие собой  исходные  посылки силлогизма, соединяются так, чтобы получилось необходимо вытекающее из них заключение. Например, имеем два суждения: «Материя — объективная реальность, существующая независимо от сознания». «Электрон есть вид материи». В умозаключении эти два суждения связываются, в результате получается закономерный вывод о том, что «электрон есть объективная реальность, существующая независимо от сознания». Здесь, таким образом, единичное и общее путем опосредствования снова связываются в единство, но уже на высшей основе: в логике идет движение от нерасчлененного единства общего и единичного в понятии к расчленению их в суждении и восстановлении их единства в новой, высшей форме путем опосредствования в умозаключении. Значение умозаключения состоит в этом опосредствовании, т. е. в такой связи единичного и общего, которое вскрывает их единство, при том не внешнее, а внутреннее, закономерное единство явлений, их объективную связь. В приведенном примере умозаключения мы благодаря такому опосредствованию получаем определенный вывод, представляющий собой новое знание о предмете. В этом отношении мы и считаем умозаключение по сравнению с понятием и суждением относительно более сложной формой мышления.

Формальная логика, как известно, не исследует ни структуру умозаключений, ни их формы с точки зрения взаимоотношения и движения противоположностей единичного и общего. Им занимается диалектическая логика, однако сущность проблемы выводного знания в этой логике не в том, чтобы наполнить разработанную традиционной логикой форму умозаключения диалектическим содержанием. Поскольку диалектическая логика— это логика развития, изменения, включающая в себя признание диалектических противоположностей как источника развития, то важно выяснить, как эта главная сторона, суть диалектической логики, отражается на решении проблемы выводного знания. Исследование этого вопроса должно показать различие, существующее между формальной и диалектической логикой в трактовке проблем выводного знания. С этим главным вопросом связан ряд других вопросов: отражается ли сущность диалектической логики как логики развития на самой форме выводного знания, т. е. как на пути и способе исследования, ведущих к выводу, так и на форме выражения вывода; сказывается ли, далее, эта особенность диалектической логики на методах и способах доказательства истинности выводов; каковы критерии истинности выводов в диалектической логике, отличаются ли Они от критериев, которыми пользуется формальная логика, и т. д. Рассмотрением этих принципиальных вопросов мы здесь и ограничимся.

Указанные вопросы приобретают особенно большое значение потому, что противники диалектической логики Придают всякую возможность строить прочные выводы на основе принципа развития и изменения. Абсолютизируя ту форму выводного здания, которую исследует формальная логика, они не допускают и мысли о возможности выхода за эти узкие границы. Исходя из ложной предпосылки о том, что мышление текучими понятиями должно неизбежно нарушить элементарные логические законы, Э. Гартман, например, писал: «Бесконечнее или текучее мышление должно или отказаться от заключений или, если оно заключает, прийти к фальшивым выводам» (1).

Современная наука, как известно, оперирует текучими понятиями и тем не менее с их помощью она строит истинные, выводы о сущности вещей. Это значит, что научное знание, используя те возможности выводного знания, которые исследованы формальной логикой — не только традиционной, но и современной, значительно расширившей эти возможности, — идет дальше, раздвигает рамки формальной логики, становится и в этом вопросе на позиции диалектической логики. В тех же областях науки, где ее задача состоит в том, чтобы выразить динамичность, изменчивость явлений, правильный вывод возможен лишь при условии оперирования текучими понятиями и суждениями. Конечно, это не может не повлиять и на саму логическую структуру вывода, на весь процесс выводного знания. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

'''Выводное знание о развивающихся и изменяющихся явлениях'''

Положение о том, что выводное знание невозможно получить из посылок, в которых выражено изменение! предметов, правильно лишь постольку, поскольку находимся в пределах формально-логического учения умозаключениях. Здесь действительно в основе всех форм выводов лежат закон тождества и другие законы формальной логики. Это объясняется тем, что здесь мы имеем дело преимущественно с совпадением или несовпадением мыслей по объему, по признакам, свойственным явлениям, принадлежащим или не принадлежащим к данному классу, по свойствам отношений. Если такое-то свойство присуще всем явлениям определенного класса, то оно присуще и каждому отдельному явлению принадлежащему этому классу, и наоборот. Таким тем мы делаем дедуктивное умозаключение. По признакам же, свойственным некоторым явлениям, мы делаем вывод о том, что они суть признаки всех других подобных же явлений (индуктивное умозаключение).

Как видно, в формальной логике принцип  построения вывода основан на численном соотношении класса явлений и некоторых явлений. Формально-логичесхое умозаключение оперирует понятиями «все» и «некоторые». Если все металлы электропроводны, то и отдельные металлы должны обладать свойством электропроводности. Если различные металлы проводят электричество, то, очевидно, все металлы имеют это свойство. Основанием для такого подхода к выводам служит классификация явлений на виды, классы и т. п.

Принципы формальной логики лежат в основе и тех умозаключений, которые касаются отношений между предметами. Например, одно из логических свойств отношений состоит в том, что если а равно в, то в равно с; или «если Иванов поступил в университет одновременно с Петровым, то Петров вступил туда же одновременно с Ивановым» и т. п. Из истинности одного суждения об отношения можно умозаключить об истинности другого такого суждения. Логическим базисом такого рода выводов  служат  принципы  тождества,  непротиворечия и т. п.

Указанные формулы умозаключений отражают действительные отношения между вещами и постольку они имеют большое значение для познания объективного мира. Но эти правила построения выводов достаточны лишь тогда, когда мы отвлекаемся от развитая, изменения явлений, от перехода их из одного качественного состояния в другое. В этих пределах действительно важное значение имеют законы формальной логики, которые обеспечивают правильность выводов. Например, вывод о том, что медь электропроводна, будет правильным лишь при том условии, если это свойство отдельного металла тождественно свойству всего класса явлений, к которому примыкает это отдельное свойство, если нет противоречия между свойством отдельного предмета и свойством целого класса, если имеется в виду либо данное, либо иное свойство, а не и то и другое одновременно.

Если же в схему формально-логического умозаключения ввести момент развития, изменения, то мы сразу столкнемся с непреодолимыми в. этих рамках трудностями. Допустим, мы исходим из предпосылки, что свойства вида и свойства отдельной особи растений или животных тождественны. Когда мы распространим свойства вида на свойства отдельной особи, то тем самым закроется путь для познания изменчивости вида, ибо, как известно, изменение вида начинается обычно с того что отдельные особи,  приспособляясь  к  изменениям среды, приобретают какие-то новые существенные признаки, которые не тождественны со свойствами вида в целом.  Вид  становится  «единством  противоположностей», тождеством в различии. Если эти новые свойства полезны для приспособления растений или животных к условиям их существования, то при благоприятных обстоятельствах.  Передаваясь из поколения в поколение, они изменят вид в целом, превратят его в новое качество. Таков в общих чертах механизм развития органических видов. Понятно, что если мы попытаемся чисто] формальным путем вывести заключение об отдельной особи из свойств Общего вида, то как раз главного и существенного, т. е. приобретение отдельным организмом новых признаков, мы не постигнем.

Силлогизм и другие формы умозаключений, которые изучаются формальной логикой, отражают реальные отношения и связь вещей, но их сила преимущественно формальная, т. е. она основывается только на форме, но не на сущности связей тех предметов, из анализа которых делается вывод. Форма требует такого-то вывода, но когда мы исследуем сложные развивающиеся явления, то задача состоит в том, чтобы руководствоваться не формальным моментом, не формальной схемой,  а познанием содержания явлений.

Маркс в «Теориях прибавочной стоимости», где наряду с научным анализом различных экономических систем дан и анализ применяемого в них метода, логики, Заметил по поводу метода Милля: «Милль был первым, придавшим теории Рикардо систематическую, хотя и! Довольно абстрактную, форму, к  чему он стремится - это формально логическая последовательность. С него поэтому (курсив мой.—М. Р.) начинается разложение риккардианской школы» (2).                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              

Следовательно, Маркс усматривает в «формально-логической последовательности» причину или одну причин разложения школы последователей Рикардо. В чем же здесь дело? Можно ли утверждать на основании этих слов, что Маркс был вообще против соблюдения правил формально-логической последовательности в процессе построения выводов? Конечно, Маркс был вовсе не против соблюдения элементарных правил логики в процессе всякого рассуждения. Смысл упрека Маркса в том, что с помощью простейших логических правил Милль пытался решать сложнейшие проблемы, где нужны иные подходы, иные логические принципы.

Что же Маркс конкретно имеет в виду под этой «логической последовательностью?» Поясним это на таком примере. На производство  вина (этот пример принадлежит Рикардо) требуется затрата определенного труда. Этот труд определяет стоимость вина. Но если затем вино будет лежать в погребе в течение определенного количества лет, то за это время к тому труду, который затрачен на его производство, не прибавляется никакой или почти никакой труд, тем не менее выдержанное вино продается по цене, превышающей действительные затраты труда. Получается полное несоответствие с законом стоимости, а с логической точки зрения вопиющая непоследовательность вывода. В форме силлогизма это выглядело бы так.

Большая посылка: цена товаров согласно закону стоимости определяется количеством общественно необходимого труда, затраченного на его производство.

Малая посылка: выдержанное вино есть товар,

Вывод: цена этого вина определяется количеством труда, необходимого для его производства.
Но вывод этот явно противоречил реальному положению вещей, ибо вино продается по цене, значительно превышающей его действительную стоимость.

Рикардо видел, что реальное положение противоречит логике, и он честно указывал, что не может преодолеть этого затруднения. Но он твердо стоял на позициях теории стоимости, видя в подобных фактах какое-то исключение. Д. Милль же поступал так: если факты противоречат логике, то тем хуже для фактов. Он пошел по пути, ведущему к отрицанию закона стоимости, лишь бы сохранить логическую последовательность выводов, И вот здесь-то и играет отрицательную роль отмеченное Марксом стремление Милля и других вульгарных экономистов придать теории Рикардо характер формально логической последовательности. Эта «последовательность» состоит в том, что вывод чисто внешним образом, по правилам силлогизма, приводится в соответствие с исходными посылками. Рассуждение строится в плане формально логического заключения. Раз цены товаров по закону стоимости определяются трудом, затраченным на их производство, то этим определяется и цена такого товара, как выдержанное вино. Но так как это не согласуется с фактами, то Милль во имя мнимой последовательности чисто внешнего согласования закона стоимости с фактами заявляет, что время, в течение которого вино лежит в погребе, можно рассматривать как время, которое впитывает в себя труд. Таким образом, получалось, что время (не рабочее время, а время вообще) создает стоимость. Формально логическая последовательность привела к отрицанию закона стоимости. Поэтому же пути пошел и такой вульгаризатор политической экономии, как Мак-Куллох, который в еще большей мере разрушает научную теорию стоимости под тем же, как выражается Маркс, «видом ее усовершенствования до полной последовательности» (3).

В чем же конкретно здесь «вина» «формально логической последовательности»? Вернее было бы сказать, что это вина не формальной логики, а тех, кто, опираясь на ее ограниченные принципы, пытается объяснить сложные развивающиеся явления. Они не учитывали тех неизбежных исторических изменений, которые претерпевает каждое явление в различных условиях. Формальная логика отвлекается от этих изменений, она, так сказать, аналитически выводит из свойств, - присущих всем явлениям данного класса, свойства отдельного элемента этого класса. Но в действительности, когда речь идет; о сложных развивающихся явлениях, не может быть полного тождества общего и единичного, закона и явления, «всех» и «некоторых». Случай с вином представляет собой только особенно резкое выражение общего положения, при котором невозможно формально чески выводить из закона  стоимости цены  товаров В условиях капитализма закон стоимости модифицируется, приобретает превращенную форму закона производства. Не только вино, но и другие товары продаются по ценам, не совпадающим с их стоимостью. Чтобы правильно вывести из закона стоимости цены товаров, необходимо их выводить не в порядке формально логической последовательности, а проанализировать конкретные условия капиталистического производства, свойственный ему механизм образования средней прибыли, который объясняет, почему неизбежны подобные расхождения стоимости и цены.

Можно привести еще один пример попытки при помощи формально логического силлогизма решить сложные вопросы. Г. В. Плеханов, исходя из посылки, что революция 1905 г. в России была по своему характеру буржуазно-демократической, а также из того положения, что движущей силой буржуазной революции является буржуазия (так было во всех прежних революциях), делал вывод: буржуазия — движущая сила русской революции. Отсюда затем он определял и тактику русских, социал-демократов в революции.

И в данном случае налицо стремление к чисто формально логической последовательности. Плеханов делал свой вывод, минуя конкретный исторический анализ реальных фактов. Он не учитывал того, что русская буржуазная революция происходила в новых исторических условиях по сравнению с прежними буржуазными революциями и что эти новые условия не могли не видоизменить общие законы, характерные для буржуазных революций. Поэтому здесь нельзя непосредственно, прямолинейно умозаключать от общего к частному, как этого требуют принципы формально логической последовательности. Действительно, в прежних революциях буржуазия выступала в качестве одной из главных движущих сил, а в русской революции 1905 г. этого не случилось. Таким образом, возникло реальное противоречие, которое всецело объясняется новыми историческими условиями эпохи империализма. Его невозможно уложить в форму простого силлогизма и посредством него объяснить особенности русской революции. Здесь также требуется обращение к реальной исторической практике и из нее делать выводы, а не из чисто логического развития какого-то общего положения.
Именно за это критиковал Плеханова В. И. Ленин, показывая различие между принципами  заключения формальной и диалектической логики. «Выводить конкретное положение об определенной тактике в определенном случае, — писал Ленин, — об отношении к различным партиям буржуазной демократии из общей фразы об «общем характере» революции, вместо того, чтобы этот «общий характер русской революции» выводить из точного разбора конкретных данных об интересах и положении различных классов в русской революции разве же это не подделка? разве это не явная насмешка над диалектическим материализмом Маркса?                                                                                                                                                                                                          

Да—да, нет — нет, а что сверх того, то от лукавого Либо буржуазная революция, либо социалистическая революция, а остальное можно «вывести» из основного «решения» посредством простых силлогизмов!» (4).                                                                                                                                                                

В. И. Ленин, давая пример не формально логического, а диалектике логического выведения, заключения о характере первой русской революции, все внимание обратил на конкретный анализ исторических особенностей революции 1905 г. Он поставил вопрос об этой революции в конкретные исторические условия, исследовал, какое влияние они оказывают на ее характер, на  ее движущие силы, а также на тактику социал-демократии в ней. Его выводы, таким образом, были сделаны в результате изучения такого явления, как русская буржуазная революция в развитии, в изменении, в результате конкретного изучения поведения разных классов в революции.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                               

Нам могут возразить, что ошибка Плеханова состояла не в том, что он стремился к формально логической последовательности в построении вывода, а в том что он исходил не из истинных посылок, вследствие чего пришел к неверному выводу. Ведь указывал же Энгельс, что если посылки истинны и если мы соблюдаем правила умозаключения, то и вывод будет истинным; если бы Плеханов исходил из той истинной посылки, что русская революция 1905 г. это своеобразная революция, то он пришел бы к правильному выводу о её движущих силах, о тактике и т. п. Это возражение, на наш взгляд, лишено оснований. Плеханов в своих рассуждениях не допускал какой-либо элементарной логической ошибки, не нарушал правил построения силлогизма. Ошибка его, помимо неправильной политической концепции, состояла в том, что он ограничивался при анализе такого сложного и противоречивого явления как революция 1905 г. формальной логикой, тогда как к этому явлению необходимо было подойти с позиций диалектической логики. Он брал готовые посылки, которые обобщали опыт прежних революций. При построении, вывода формальная логика оперирует готовыми посылками, готовыми понятиями и суждениями, она не исследует истинности этих посылок. Да её средствами это и невозможно сделать. В самом деле, что означало установить истинность посылок в том умозаключении, из которого исходил Плеханов? Это означало исследовать и установить внутренне противоречивый характер революции 1905 г. Вот как В. И. Ленин определял ее характер из чего он исходил после тщательного анализа конкретных фактов: «Революция в России не буржуазная, ибо буржуазия не принадлежит к движущим силам теперешнего революционного движения России. И революция в России не социалистическая, ибо она никоим образом не может привести пролетариат к единственному господству или диктатуре» (5). Можно ли средствами формальной логика установить подобную посылку? Эту посылку можно было выработать лишь с позиции последовательного марксизма в результате сложного диалектического анализа конкретной обстановки, избегая малейшего шаблона, основанного, на простой аналогии с прошлым.

Когда речь вдет о получении выводов из суждений, в которых отражены развивающиеся и изменяющиеся явления, т. е. явления относительные, подвижные, гибкие по самой своей диалектической природе, то  проблему умозаключения невозможно сводить к простому логическому выведению из посылок определённых следствий. Так что речь идет вовсе не о внесении  каких-то поправок и улучшений в обычные, разработанные формальной логикой принципы заключения. В таких случаях выводы делаются в результате исследования конкретных фактов и обстоятельств, на основе подхода к явлениям как развивающимся. А вследствие этого здесь невозможно втиснуть принципы вывода в какую-нибудь постоянную форму наподобие силлогизма. Это положение не следует понимать так, что диалектическая логика не признает силлогизма или другие формы умозаключения, с которыми имеет дело формальная логика, что она считает невозможным использовать их в своих целях. Но дело в том, что формы, в которых и посредством которых делается вывод о том или ином объекте, должны быть целиком подчинены конкретному анализу конкретного содержания явлений. Формальное заключение из посылок здесь имеет узкое и ограниченное значение. Возьмем еще такой пример. Анализ существенных особенностей эпохи империализма, опыт революции 1905 г. и Февральской революции 1917 г. в России показывают, что буржуазия не способна быть движущей силой в таких революциях. А что получилось бы, если бы мы попытались из этого тезиса формально логически выводить какие-то заключения в применении к буржуазным революциям, например, в колониях или полуколониях? Здесь опять-таки были бы неизбежны ошибки. Опыт этих революций показывает, что национальная буржуазия или во всяком случае какая-то часть национальной буржуазии принимает активное участие в подобных революциях, как это имело место в Китае, Индии, Египте и т. д. Более того, как показывает современный исторический опыт, даже в неколониальных странах нельзя отбрасывать или игнорировать возможность участия национальной буржуазии в демократической революции. Поэтому малейший шаблон в подходе к этим условиям может стать источником грубейших просчетов. Значит, и в данном случае истинный вывод может быть получен не путем простого выведения его из готовых посылок, а путем конкретного анализа с помощью общих теоретических принципов исторических фактов и обстоятельств, путем исследования исторического развития явлений. И в таком выведении заключений участвуют не только индукция и дедукция, а весь арсенал логических средств: анализ и синтез, восхождение от абстрактного к конкретному и др. Именно поэтому   формы силлогизма или индуктивных умозаключений, правомерные и необходимые на своем: месте и в определенных рамках, недостаточны для диалектического исследования и выражения вывода.

То, что было сказано о выводном знании на основе анализа конкретного материала из общественных наук, относятся в принципе и к научному знанию о развитии и изменении природы. Естествознание исходит из признания качественной разнородности явлений, качественного различия законов природы при переходе от одних форм материального движения к другим. Законы науки, пригодные для объяснения одних явлений, непригодны для объяснения других явлений. Принципы и понятия естествознания, способы и приемы исследования становятся все более гибкими и подвижными. Поэтому и здесь главное направление познания заключается не столько в выведении из каких-то готовых посылок определенных заключений, сколько в конкретном исследовании новых фактов, новых областей явлений, с которыми сталкивается наука, и обобщение их в теории, выражающей их специфические законы. Кто-то из ученых заметил, что науку двигают вперед не факты, укладывающиеся в уже проверенные теории, а факты, вступающие в противоречие с ними и требующие новых обобщений, новых теорий.  Такова особенность развития научного познания. На основе определенного исторического опыта и выработанных представлений наука создает синтетическую картину мира. Такой была, например, механистическая картина мира, созданная в XVII—XVIII вв. В дальнейшем при объяснении новых явлений, например света и др., попытки исходить из готовых посылок, созданных механикой, окончились неудачей и привели к новым теориям. Сложившееся на основе великих достижений механики представление о том, что из нескольких всеобщих принципов и посылок можно вывести заключения о всех сторонах природы, оказалось глубочайшим заблуждением. Все большую роль в науке стал играть эксперимент, опытное обоснование физических и прочих теорий. Так, в XIX в. наука создала новый синтез представлений о природе, существенно отличающийся от механистической картины мира прошлых веков. Основными устоями этого нового научного синтеза были электромагнитная теория, открытие закона сохранения и превращения энергии, теория о происхождении видов Дарвина и др.

С конца XIX в. началось новое великое  движение науки, революция в естествознании, также вызванная необходимостью объяснения новых фактов (электрод, радиоактивность и др.).  Их нельзя было объяснить путем простого выведения из каких-то уже известных универсальных принципов. Это можно было сделать лишь конкретным изучением этих неведомых ранее конкретных явлений. Подобно тому, как невозможно было объяснить сущность и особенности русской революции 1905 г. с помощью формального выведения их из общих посылок, основанных на предыдущем историческом опыте, подобно этому и в новом естествознании нельзя было данные, например, теории относительности, квантовой механики вывести из принципов классической механики. Задача состояла в том, чтобы установить ограниченность тех принципов, из которых физика исходила при объяснении явлений на прошлом этапе, и создать новые, более точные исходные данные, которые могли помочь объяснить новый открывшийся перед человеческим взором мир природы.

Если обобщить все сказанное выше, то сущность и особенность выводного знания, заключения в диалектической логике можно было бы охарактеризовать следующими чертами:

1. Формальная логика изучает проблему вывода главным образом с точки зрения структуры и форм следования одних положений из других. Главная задача диалектической логики состоит в том, чтобы исследовать эту проблему с точки зрения того, как должен строиться вывод из изучения сложного содержания действительности, качественно чрезвычайно разнообразной и разнородной. Поэтому в формальной логике акцент делается на формальные требования заключения, в диалектической логике основной упор делается на наиболее тонное, адекватное отображение содержания явлений. И хотя форма мысли и содержание, отражаемое в ней, связаны между собой, такое разделение подхода формальной и диалектической логики в вопросе о заключений, как и в других аспектах, вполне правомерно и необходимо.

Говоря о том, что формальная логика делает упор на форму следования одного положения из другого, мы не отрицаем, что эта форма извлечена из реальных  связей и отношений между вещами, т. е. из содержания самих вещей. Но при этом формальная логика прежде всего стоит на страже точного соблюдения определенных формальных правил, обеспечивающих логическую последовательность мысли, обязательность вывода. Она не интересуется тем, каковы по содержанию исходные посылки заключения. Можно выбрать любые посылки, но если они уже избраны, то необходимо соблюдать определенные правила логического следования одних мыслей из других.

Утверждая, что диалектическая логика переносит акцент на содержание заключения, мы должны учитывать, что содержание выражается в определенной логической форме и вне последней, вне известных логических способов и приемов оно не может быть выражено. Значит здесь нет разрыва или противопоставления формы и содержания. Но при этом диалектическая логика в отличие от формальной изучает проблему вывода с целью установления таких форм, приемов, способов, законов исследования, которые обеспечивают истинность отражения содержания рассматриваемых вещей.

2. Для диалектической логики, как логики содержательной, характерен также особый подход к этому содержанию. Последнее она рассматривает как содержание развивающееся, изменяющееся. Поэтому главным и решающим в обосновании выводов здесь служит способ исследования явлений в их возникновении, развитии и неизбежных качественных превращениях. Прийти к правильному, истинному выводу о вещах можно только тогда, когда мы проследим весь путь от их возникновения до неизбежного конца. Ничто другое не может быть столь эффективным средством обоснования истинности научных выводов них доказательности.

Когда логические позитивисты заявляют, что «никаким образом нельзя заключать из существования какого-либо одного положения вещей о существовании другого, полностью отличного от первого»(6), то это объясняется тем, что они не признают причиной зависимости между последовательными «положениями вещей». Витгенштейн исходит из логики «атомарных фактов», согласно которой каждый отдельный факт существует в готовом виде и независимо от других фактов. С этой точки зрения мир представляется в виде суммы застывших, изолированных друг от друга вещей. При таком подходе действительно невозможно умозаключать от одного состояния вещей к другому, отличному от него.
В действительности же причинная зависимость существует, все вещи связаны между собой каузальной и множеством других форм связи и одни состояния их происходят из других. Сами объективные явления  «выводятся» друг из друга в том смысле, что развитие вещей закономерно приводит к их новому состоянию, к качественному изменению и превращению. А если это так, то и логически правильное построение вывода в мысли требует прослеживать явления в их развитии и изменении. Это относится как к готовым вещам, так и  к их возможному состоянию в будущем.
Что касается готовых вещей, то их качественное состояние нередко бывает настолько своеобразным, представляется разуму настолько вырванным из естественной связи с окружающими их явлениями, что мысль останавливается перед ними как перед неразрешимой загадкой. Разве не так, например, в прошлом подходила наука к вопросу о том, чем объясняется качественное разнообразие органических видов? Их первоначально также объявляли готовыми, раз навсегда данными, но затем этот взгляд был опровергнут и наука пришла к выводу о том, что их теперешнее состояние есть результат всего исторического развития органических форм. Этот вывод был построен на основе исследования их развития, изменения, качественных превращений из одного состояния в другое.

Без исторического подхода к явлениям не может быть науки о выводе по отношению к развивающимся вещам. Принцип историзма лежит в основе диалектического учения о выводе, во-первых, потому, что только анализ объективных явлений с точки зрения их развития и изменения дает возможность прийти к правильному выводу о их сущности, природе, о причинах их современного состояния; во-вторых, потому, что само заключение не есть нечто готовое, появляющееся сразу в неизменном виде. Заключения о вещах имеют свою историю, они развиваются от одних форм к другим, от заключений менее глубоких к заключениям более глубоким, от выводов, выражающих внешнюю сторону явлений, к выводам, отражающим их глубокую сущность. Теорию умозаключений Гегель справедливо строил на 
основе движения от одних форм к другим, от простых к сложным, от таких форм, которые фиксируют «наличное бытие», внешнюю видимость вещей, к формам, выражающим сущность, необходимость вещей.

Второй аспект принципа историзма и его значение для учения о выводном знании требует специального исследования, и мы на нем не будем останавливаться. Но необходимо подробнее рассмотреть первый аспект. Как было уже сказано, вывод о сущности уже имеющихся, готовых вещей может быть научно обоснованным при условии подхода к ним как исторически возникшим, развившимся в их современное состояние из другого, отличного от этого состояния. Посмотрим, как, например, Маркс приходит к научно обоснованному выводу о сущности денег. Это была сложная задача, ибо деньги представляют собой настоящую загадку, так как кажется, что они по своей натуральной, физической природе обладают способностью обмениваться на любой товар.

Поставив задачу выяснить эту загадку, Маркс сразу (разъясняет, каким путем, по какому «закону вывода» можно прийти к правильному заключению о сущности денег. «Нам предстоит здесь совершить то, — пишет Маркс, — чего буржуазная политическая экономия даже и не пыталась сделать, — именно показать происхождение этой денежной формы, т. е. проследить развитие выражения стоимости, заключающегося в стоимостном отношении товаров, от простейшего, едва заметного образа и вплоть до ослепительной денежной формы. Вместе с тем  исчезнет и загадочность денег» (7).
Таким образом, Маркс считает, что исторический подход, анализ происхождения категории денег дает возможность сделать вывод о их сущности. Маркс, как известно, проделал эту работу, проследив историческое развитие форм стоимости, приведшее в процессе роста товарных отношений к выделению одного из товаров — золота — в качестве денежной формы, в которой находит свое выражение стоимость всех других товаров. В конце своего анализа Маркс делает вывод: «Золото лишь потому противостоит другим товарам как деньги, что оно раньше уже противостояло им как товар» (8).

Этот вывод неопровержим, ибо он  сделан нз анализа развития, исторического становления соответствующих явлений. Заключение это получено не на основе формальных требований определенной схемы умозаключения, а благодаря исследованию самого содержания явления, в результате исторического подхода к этому содержанию. Единственным «формальным» требованием - (если можно так выразиться) в данном случае является принцип исторического подхода к задаче выведения определенного заключения о сущности вещи.

Это же логическое требование имеет огромное значение для построения вывода о будущем состоянии вещей. Витгенштейн говорит, что «события будущего не могут выводиться из событий настоящего» (9). Но если они не могут выводиться из настоящего, то из чего же они возникают? Они возникают из событий настоящего и в этом — объективная, независимая от сознания людей логика вещей. Подобно тому, как современное состояние «выведено» из прошлого состояния вещи, так и её будущее «выводится» из настоящего. И в данном случае логика мышления в своем учении о выводе должна сообразоваться с этой объективной логикой вещей. Научный вывод Маркса о неизбежности гибели капиталистического способа производства имел своей логической основой исторический подход к капитализму, рассмотрение его в развитии не только по отношению к предыдущей формации, из которой он возник, но и по отношению к своему будущему.
Развитие явлений имеет свои причины, источники и движущие силы. Они заключены во внутренних противоречиях явления, борьбе противоположных сил и тенденций, свойственных ему. Анализ противоречий развития, их состояния в прошлом, настоящем и будущем также является важнейшим требованием диалектической логики при получении выводного знания. Поскольку противоречия есть источник, двигательная сила развития, то из анализа их современного состояния, тенденций их движения можно сделать выводы не только о настоящей сущности явления, но заключить в общих чертах о его будущем развитии, прийти к правильному заключению относительно того, к чему приведет развитие, развертывание противоречий. Именно так,  путем анализа противоречий капитализма от их зародышевого состояния до того момента, когда они уже не могут уживаться в единстве, Маркс обосновывал свой вывод о неизбежной гибели капиталистического способа производства и замене его социалистическим строем.

3. Главной особенностью учения диалектической логики о выводном знании следует считать обращение к практике, к  фактам при определении истинности выводов. Если диалектическая логика акцентирует свое внимание на содержании знаний, прослеживает, как выражается это содержание в соответствующей адекватной форме, то понятно, что без постоянного обращения к практике, к реальным фактам немыслимы истинные выводы о вещах. Это также необходимый принцип диалектического подхода к проблеме заключений.

При рассмотрении значения принципа историзма для построения вывода было сказано, что действительность не остается тождественной в разных исторических условиях, что она изменяется. Это требует от нашей мысли анализа тех конкретных условий, которые порождают соответствующие изменения действительности. Без изучения конкретных фактов, исторической практики достигнуть этого невозможно. Чисто формальный способ рассуждеиий не может здесь, как правило, быть основанием истинного вывода. В этом одно из важнейших отличий диалектической логики от формальной.
Формальная логика в своей основе преимущественно аналитична в том смысле, что то или иное положение она выводит из другого готового положения чисто логическим путем, без непосредственного обращения к фактам.

Из аналитического характера формальной логики вытекает и определенное решение вопроса о связи этой логики  с опытом, с практикой. Конечно, надо отграничить наше понимание аналитичности этой логики от того, как ее понимают неопозитивисты. Говоря об аналитическом характере логики, Витгенштейн, например, пишет: «Логические предложения могут подтверждаться опытом не более, чем они могут опровергаться опытом. Предложение логики не только не должно опровергаться никаким возможным опытом, но оно также не может им подтверждаться» (9).

Как видно, он противопоставляет логику человеческой практике, опыту. Но в действительности все обстоит наоборот: абстрактные логические  формулы и принципы взяты в конечном счете из опыта и представляют собой его обобщение. Но после того, как в известных логических схемах закреплен и обобщен опыт, нет надобности постоянно обращаться к опыту, каждый раз подтверждать эти схемы опытом. Геометрия, например, выводя из известных аксиом целую цепь логически необходимых  следствий, также не обращается каждый раз к практике. В этом смысле и формальная логика не ориентирует на необходимость установления непосредственной связи с практикой, с опытом. Здесь связь с практикой опосредствованная, не прямая. Это объясняется в значительной мере тем, что формальная логика имеет дело с относительно постоянными, неизменными данными. Но если в логику ввести принципы конкретного тождества, изменчивости, тогда сразу приобретает главное, первостепенное значение задача непосредственной связи логики с исторической практикой, с опытом. Здесь уже нельзя говорить об опосредствованной связи логики с практикой. Эта связь непосредственна. Невозможно установить изменение, развитие без непосредственного изучения конкретных фактов, обстоятельств в конкретных же условиях. Аналитическим путем, т.е. одними формальными рассуждениями, невозможно достигнуть данной цели.  Такой характер  рассуждений Плеханова относительно русской революции 1905 г. помимо  его ошибочных политических позиций, привел его к грубым ошибкам, и именно этот характер рассуждений имел в виду В. И. Ленин, когда говорил, что нельзя выводить конкретные положения о революции из общих положений о ее характере без «точного разбора конкретных данных».

Или мог ли Маркс из истинного положения о том, что пролетариат должен завоевать политическую власть, чтобы создать новое общество, «аналитическим путем" сделать вывод о том, как поступить с буржуазной государственной машиной, какой конкретной формой заменить ее? Отвечая на этот вопрос, Ленин писал: «Не логические рассуждения, а действительное развитие событий, живой опыт 1848—1851 годов (а также опыт 1871 г. — М. Р.) привели к такой постановке задачи» (10).

Конечно, логики, не признающие иной необходимости, кроме логической, могут сказать о диалектической логике: «Хороша логика, которая требует и настаивает на том, чтобы избегать логических рассуждений; логика без логики — вот что такое ваша диалектическая логика». Мы на это ответим, что высшее назначение логики—указать человеческому мышлению путь к правильному отражению действительности, поэтому когда диалектическая логика говорит о недостаточности одних логических рассуждений при решении сложных вопросов науки и что правильный подход к ним возможен лишь при условии обращения к опыту и практике, то эти указания дают истинную логику исследования. Ибо она тем самым ориентирует и помогает мысли следовать за сложной логикой движения и развития самой действительности. Одни только логические рассуждения неизбежно приводят к конфликту с законами действительности.
Подчеркивая указанную особенность диалектической логики, нельзя, конечно, принижать значение и роль чисто аналитического выведения заключений. Науке известны многие примеры открытия этим путем великих истин.  

Диалектическая логика признает значение и данного способа, включая его в свой арсенал многообразных  средств познания реального мира. Но этот способ ограничен, главный путь познания пролегает через выведение заключений о сущности вещей посредством постоянного обращения к практике, к опыту, связи теории с практикой, с новыми опытными данными.                                                                                                                                                                                                                                        

На эту решающую особенность получения новых выводов указывают и те естествоиспытатели,. которые не исходят сознательно из диалектического материализма, М. Борн, например, различая в вышеуказанном смысле аналитический и синтетический способы исследования, с особенной силой подчеркивает значение второго способа. Синтетическим же он считает такой способ, при котором выводы делаются из тщательного теоретического изучения фактов, из соединения теории с фактами, экспериментами. Правда, при этом у него проскальзывает неправильная тенденция умаления значения общих философских, гносеологических принципов при движении к определенным научным выводам. Но основная мысль о Связи теории с опытом, с экспериментом, несомненно, верна и ценна. «Новая теория, — пишет М. Борн, — является гигантским синтезом длинной цепи опытных результатов, а не самопроизвольного колебания мозга» (11).

4. Возникает вопрос: существуют ли помимо обычных форм умозаключений какие-то особые формы, в которых протекает сложный процесс выводного знания на основе принципов диалектической логики? Можно ли вообще выразить эти принципы в какой-то схеме умозаключения, как это имеет место в формальной логике?

Прежде всего следует подчеркнуть, что диалектическая логика не отрицает важной роли в процессе познания тех форм умозаключения, которые были выработаны всем предшествующим развитием человеческой мысли и которые обобщены формальной логикой: индуктивных, дедуктивных и других форм умозаключений, Более того, эти формы должны быть использованы с точки зрения диалектической логики, поскольку они отражают объективную связь единичного, особенного и общего, поскольку посредством этих форм мышление воспроизводит процесс реального опосредствования различных явлений. Примеры использования указанных форм умозаключения встречаются на каждом шагу и в обыденной жизни, и в науке, и в мышлении о простых связях и отношениях, и в мышлении о самых сложных процессах. Посредством этих форм мысль идет от известного к неизвестному и делает важные заключения о непознанных еще вещах.

Например, В. И. Ленин в произведении «Материализм и эмпириокритицизм» высказал мысль об изменчивости электрона, не имея еще для этого необходимых  опытных данных. К этому выводу он пришел путем умозаключения, которое вполне укладывается в форму традиционного силлогизма. Ленин исходил из общего положения диалектического материализма о том, что материя неисчерпаема и что она находится в состоянии изменения. Так как недавно перед этим открытый электрон представлял собой частицу, вид материи, то Ленин распространил на него свойство, присущее всей материи; свойство разрушимости, неисчерпаемости, способности к превращениям. Конечно, подобный вывод можно было сделать только с позиций диалектической теории развития, только она давала для него необходимые основания. Но факт использования традиционного силлогизма не подлежит здесь сомнению.

Вместе с тем, как показал анализ ряда примеров, было бы неправильно считать, что эти формы умозаключений исчерпывают все богатство способов и приемов получения выводного знания. Современные достижения математической логики дали ряд новых форм и способов выводного знания, отличающихся от форм старой аристотелевской логики. Можно ли ограничиться одними обычными формами умозаключений тогда, когда перед логикой стоит совершенно новая задача: выразить в мыслительных формах развитие и изменение предметов, задача, которая не ставилась и не может ставиться формальной логикой? В этих случаях далеко не всегда можно использовать старые формы умозаключений, ибо сложное содержание, т. е. изменчивость, текучесть явлений, приходит в столкновение с этими формами, требует более гибких форм, способных отразить это содержание. При построении вывода и формальная и диалектическая логика оперируют единичным, особенным и общим, но первая видит только тождество этих сторон и моментов, вторая же делает упор на конкретности этого тождества, т. е. требует видеть не только тождество единичного и общего, но и противоречие, несовпадение между ними. Далее, формальная логика исходит при построении умозаключения из готовых общих посылок (например, при дедуктивных умозаключениях), но эти общие посылки есть нечто конкретное, исторически развивающееся. Их также необходимо проанализировать с точки зрения их истинности, выяснить, соответствуют ли они конкретным условиям.

При таком подходе формально логические схемы умозаключений не соответствуют потребностям познания,  они  становятся  недостаточными,  неспособными выразить все связи и противоречия явлений. Поэтому новые выводы в таких случаях не дедуцируются из ранее установленных истин по правилам формальных схем, а выводятся из исследования конкретных явлений и процессов, изменчивого и беспрерывно обогащающегося опыта. При этом формы этих выводов очень многообразны, они определяются содержанием того конкретного материала, который исследуется.

После сказанного выше нетрудно дать ответ на вопрос о том, можно ли диалектические принципы выводного знания отлить в  какие-то схемы умозаключений, подобно тем, какие имеются в формальной логика. Именно потому, что главная задача диалектической логики состоит не в формальном, чисто логическом выведении одних истин из других, подобные схемы, на наш взгляд, невозможны и ненужны. Единственное, что здесь требуется —  это исследование тех логических принципов и законов познания, которые позволяют делать истинные выводы из анализа сложных процессов развития явлений, изменяющейся исторической практики людей, накапливающегося опыта самой науки. В. И. Ленин потому критиковал Плеханова за попытку вывести конкретное решение вопроса о характере первой русской революции посредством силлогизмов, что при помощи силлогизмов этого никак нельзя сделать.

Что же касается  логических принципов и законов познания, которые позволяют делать научные выводы о сложных развивающихся явлениях, то они были указаны выше. Это — принцип историзма, тщательный анализ изменчивой практики, конкретный анализ конкретных фактов, это — исследование противоречий явлений и тенденций их развития, учет качественной специфики явлений и т. д. Это, собственно, все то, что мы определяем как принципы и законы диалектического мышления. Подобно тому, как без законов мышления, исследуемых формальной логикой, невозможно правильно строить умозаключения по устанавливаемым ею правилам, подобно этому законы диалектической логики служат руководящими принципами и основой характерного для нее подхода к проблеме вывода.

5. Вследствие указанных особенностей подхода диалектической логики к умозаключениям сам процесс вывода в диалектической  логике   происходит   сложнее, чем в формальной логике. Здесь нельзя указать какие-то постоянные, стандартные формы осуществления этого процесса. Ход этого процесса в силу указанных выше причин существенно отличается от процесса, типичного для формального выведения одних истин из других.

Проиллюстрируем это на примере одного из глубочайших научных выводов, сделанном XX съездом КПСС, выводе о том, что мировые войны сейчас не являются неизбежными, что в настоящее время возможно предотвратить новую мировую войну.

Совершенно очевидно, что этот вывод не являлся результатом формального заключения из каких-то готовых посылок. Напротив, если стать на путь формального умозаключения, то вывод должен быть прямо противоположным тому, который был сделан XX съездом партии. Ибо весь предшествующий опыт существования и развития капитализма свидетельствует об истинности положения о неизбежности войн в эту эпоху, что они вытекают из самого его существа, особенно на империалистической стадии капитализма. Следовательно, идя путем формально логических умозаключений, отправляясь либо от частных фактов возникновения мировых войн в эпоху империализма к общему выводу (индукция), либо от общего вывода о неизбежности войн заключать о частном случае на будущее время (дедукция), можно было бы прийти к прямо противоположному заключению.

Таким образом, формально логический способ умозаключений в данном случае привел бы нас к явно ошибочному выводу.
Как же можно представить процесс мышления, подводящий к истинному выводу? Несомненно, капитализм, особенно в его империалистической стадии, неразрывно связан с войной. Одна из существенных черт империализма — борьба за передел мира путем войн. Не подвергая сомнению эту истину, основанную на неопровержимых фактах, диалектическая логика требует подойти к ней конкретно исторически, т. е. с точки зрения современных исторических условий. 

Следовательно, началом процесса познания, который должен привести к определенному выводу, будет не готовая посылка, из которой затем по известным правилам будет произведено определенное заключение, а исследование того, не произошло ли каких-либо изменений, которые требуют нового подхода к вопросу о неизбежности войн в нашу эпоху. В этом вопросе формальный подход не поможет, тут необходимо обратиться к новым фактам, рассмотреть их и включить в процесс производства выводов. Таких новых фактов по крайней мере три: 1) хотя капитализм еще существует во многих странах и, стало быть, вместе с ним действуют и присущие ему закономерности, но он уже теперь не составляет единственной социальной системы, ибо наряду с ним возникла и развивается новая мировая система — социализм, который по своей социальной природе чужд захватническим воинам; 2) в колониях и полуколониях развернулось мощное национально-освободительное движение против империализма, ряд ранее колониальных стран завоевал независимость и решительно выступает против новой мировой войны; 3) в самих капиталистических странах против войны выступают широкие народные массы.

Решая вопрос о войне в настоящих условиях, необходимо исходить из этих фактов. Анализ их позволяет прийти к правильному выводу о том, что сейчас существуют такие мощные силы мира, которые способны обуздать силы войны, ограничить действие тех законов капитализма, которые стимулируют новую разрушительную войну. Вывод, сделанный из этого анализа, должен отразить глубокие противоречия современности, заключающиеся в борьбе между социализмом и капитализмом, в стремлении империализма при помощи войны остановить поступательное развитие социализма. В нем должно быть также отражено различие между возможностью предотвращения новой мировой войны и действительностью. Следовательно, вывод должен включать в себя и фактор активной практической борьбы сил мира против сил войны, вне которой возможность не может быть превращена в действительность.

Таким образом, процесс мышления ведет к истинному выводу сложными путями. Он, во-первых, критически проверяет существующие исходные данные, а не берет на веру в качестве готовых посылок; во-вторых, создавая свои исходные данные, он обращается к новым  фактам, к конкретно историческому анализу, стремясь из него извлечь необходимые предпосылки для научного подхода к рассматриваемому вопросу. Самые верные, но данные в абстрактной форме положения он конкретизирует соответственно новым условиям; в-третьих, он вскрывает противоречия изучаемого явления, прослеживая тенденции их развития, стремясь обосновать вывод посредством максимально возможного учета этих противоречий, поскольку именно в них заложена двигательная сила развития,
В разобранном выше примере мы имеем  дело со специфической формой процесса мышления, направленного к достижению истинного вывода. Эту форму трудно выразить в какой-либо постоянной схеме.

6. По-новому в диалектической логике стоит и вопрос о критериях правильности построения заключения, вывода. Так как Эта логика не стремится подчинить процесс вывода формальной схеме, а, наоборот, пытается сделать его максимальна приспособленным к изменяющемуся и развивающемуся содержанию явлений, то главным критерием здесь служат уже не вопросы о том, тождественен или нет средний термин в обеих посылках, соблюдается или не соблюдается закон запрета противоречия и т. п. Конечно, всюду необходимо соблюдать элементарные принципы логического мышления. В любых диалектических заключениях нельзя подменять одни понятия другими, противоречить себе и т. п. Однако при соблюдении правил логического мышления в качестве основных критериев диалектически истинного построения вывода выступают уже Другие вопросы: учитывается ли изменчивость явлений, а следовательно, и относительность понятий и суждений, которыми оперирует мышление, соблюден ли принцип конкретного анализа фактов, поставлено ли исследуемое явление в определенные исторические рамки и т. д. Вывод будет истинным лишь тогда, когда он будет построен соответственно этим критериям.

Все сказанное выше дает ответ и на вопрос о способах доказательства истинности заключений в диалектичеокой логике. Нет необходимости разрабатывать какие-то особые способы доказательства, отличные от общих принципов диалектической логики. Последние указывают путь движения познания и вместе с этим они служат условием достижения максимальной доказательности в выводах. Если же говорить о специфических для диалектической логики способах и приемах доказательства, то необходимо указать на два момента.

Во-первых, доказательными выводы и заключения могут быть лишь тогда, когда в формах мышления отражается историческое развития изучаемых явлений, когда эти формы соответствуют развитию объективной действительности. Понимание связи совпадения логического процесса познания с историческим развитием действительности, того, что логика мысли отражает логику развития вещей, дает надежнейшую гарантию доказательности выводов и способов их обоснования. Этот момент вытекает из всей сущности диалектической логики как учения о познании развивающейся, изменяющейся действительности, как учения о том, как в логике понятий, суждений, заключений выразить движение, развитие, изменение.

Например, почему мы считаем строго обоснованным, доказанным заключение Маркса о том, что деньги представляют собой форму стоимости, особый товар, в котором находит свое выражение стоимость всех остальных товаров? Потому, что Маркс рассмотрел данное явление в возникновении и развитии и его понятия, суждения, заключения об этом факте адекватны развивающемуся содержанию. Подобно тому как деньги суть результат исторического развития форм стоимости, «вывод» из истории развития самой действительности (товарного производства), подобно этому и положение о сущности денег у Маркса есть вывод из движения понятий о развивающихся формах стоимости. Логический вывод соответствует историческому «выводу» самого общественного процесса.

Когда В. И. Ленин в лекции «О государстве» обосновывал и доказывал вывод о том, что государство есть орган господства одного класса над другим, он шел тем же путем, применял те же способы аргументации. Он требовал «не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь» (12).

И в данном случае логический вывод построен в строгом соответствии с «выводом» объективной логики исторического развития общества, ибо государство возникло в результате превращения родового бесклассового строя в классовый строй.

Во-вторых, доказательными с точки зрения диалектической логики выводы и заключения могут быть тогда, когда они опираются на практику, на человеческий опыт, понимаемый как взаимодействие человека с объективно существующей природой. Это условие доказательности тесно связано с первым, так как рассмотрение явлений в их изменении включает в себя учет исторически развивающейся практики человечества.

Энгельс указывал, что «доказательство необходимости заключается в человеческой деятельности, в эксперименте, в труде» (13). В. И. Ленин не случайно, характеризуя диалектическую логику, назвал в числе ее основных особенностей и ту, что «вся человеческая практика должна войти в полное «определение» предмета и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку» (14).

Приведенные выше данные опровергают положение о том, что заключение якобы невозможно строить на основе текучих понятий, мыслей. Наоборот, все они свидетельствуют о том, что без гибкости понятий, суждений, без учета растущей человеческой практики и изменяющихся вследствие этого представлений о природе вещей нельзя ни правильно подходить к вопросу о сущности заключений, ни  правильно строить процесс заключений о развивающихся явлениях. Поэтому учение о выводном знании, которое дано формальной  логикой, есть лишь одна из сторон, частный случай более широкой и глубокой постановки этого вопроса в диалектической логике.

'''Роль и место индукции и дедукции в диалектической логике'''

Из всех форм выводного знания наиболее обстоятельную разработку в прошлом получили индукция и дедукция. Это объясняется их важным значением в процессе познания. Сущность индукции заключается в движении мысли от частного к общему, от меньшей степени общности к большей степени обобщения явлений. Дедукция же, наоборот, есть движение мысли от общего к частному, от знания общих свойств, присущих многим явлениям, к познанию свойств отдельных явлений. В обоих случаях смысл и сущность вывода состоит в движении от известного к неизвестному.
Как видно, индукция и дедукция представляют собой противоположности, противоположно направленные способы познания. Как это часто бывало в истории  познания, то что в действительности составляет единство противоположных способов познания первоначально воспринималось как несовместимые методы познания, а каждый из этих моментов познания односторонне выдавался за целое. Опыт же развития науки показывает, что истиной является единство индукции и дедукции, последние, хотя и представляют собой противоположности, но такие, которые не могут существовать друг без друга. Однако, прежде чем эта истина обнаруживается, проходит длительное время, в течение которого одни ученые считают истинным один момент познания, другие — противоположный момент. Например, Аристотель разработал дедуктивную форму умозаключения, Бэкон, напротив, истинной считал индуктивную теорию выводного знания. Одностороннее подчеркивание роли дедукции и индукции у этих великих мыслителей имело свое историческое оправдание. В силу известных исторических условий во времена Аристотеля опытное знание не могло еще получить широкого развития и его место заполняли натурфилософские догадки. Напротив, в новое время, когда выступил со своей теорией Бэкон, задача опытного обоснования знаний, обращение непосредственно к природе, поиски истины в анализе самих явлений природы выдвинулись на первый план.

В дальнейшем в истории логики и шире — в философии — шла борьба между сторонниками дедуктивного и индуктивного методов познания. В основе этой борьбы лежит вопрос о понимании природы общего, о взаимоотношении общего и единичного, их связи и взаимодействии. Например, Дж. Ст. Милль, один из видных представителей индуктивной логики, внесший полезный  вклад в разработку этой теории, был ярым противником дедукции. Единственно верным и плодотворным способом заключения он считал индукцию. В чем же на его взгляд слабость дедукции? В том, что большая посылка силлогизма, т. е. дедуктивного вывода — внеопытного происхождения, такого же происхождения и понятие об общем. Но сам он это общее трактует в номиналистском духе, обесценивая тем самым его значение. Общее для него есть простая сумма частных фактов. Отрицая существование общего в той форме, в которой признали его средневековые реалисты, он сводит последнее к простой операции сложения воедино  знания о частных  фактах. «Общие истины, — пишет он,— представляют собою только совокупность частных» (15). Поэтому умозаключение может делаться только от частного к частному. Если бы у человека была обширная память, то, по мнению Милля, не было бы никакой нужды в общих предложениях, ибо они не что иное, как форма сокращения многих частных суждений.

Главный довод против дедукции у Милля сводится к тому, что общее положение не только не может доказывать частного случая, но и само не может считаться истинным, «пока доказательством aliunde  (из другого источника. —  М. Р.) не рассеяна всякая тень сомнения относительно каждого частного случая данного рода (16). Он, несомненно, прав, когда утверждает, что общее не висит в воздухе, что оно само должно быть выведено из  чего-то и подтверждено, без этого оно неспособно доказывать истинность частного случая. Иначе говоря, общее не может быть абсолютно первичным по отношению к частному. Поэтому он и признает одну лишь индукцию, которая основывается на наблюдении и от него идет к неизвестному, от частных фактов к какому-то общему выводу относительно неизвестных явлений этого класса. Но то, что выдвигают индуктивисты против дедукции, можно повернуть и против индукции. Из того обстоятельства, что на основе ряда наблюдаемых фактов можно сделать общий вывод и распространить его на еще ненаблюдавшиеся факты, не следует, что во всех случаях это будет именно так и что сделанный индуктивным путем вывод будет подтвержден. Любой неизвестный ранее факт может опрокинуть в включение, построенное путем индукции. Поэтому, чтобы общее заключение о частных фактах, сделанное на основании наблюдения последних, было прочным, требуется дополнение индукции дедукцией. Иначе говоря, частное, единичное столь же мало может считаться абсолютно первичным по отношению к общему, как и общее по отношению к частному. Существо ошибочного противопоставления индукции дедукции состоит в конце концов в том, что общее или частное рассматриваются как абсолютно первичное друг по отношению к другу. Но этого нет в действительности.

Конечно, при рассмотрении вопроса о происхождении той и другой формы знания необходимо признать, что мы сначала познаем единичное, частное, а затем путем обобщения единичного приходим к знанию общего. Формула диалектического материализма: от живого созерцания к абстрактному мышлению и выражает эту закономерность познания. Пока мы находимся в рамках вопроса о том, может ли знание общего не основываться в конечном счете на живом созерцании единичного, , частного, мы принуждены считать последнее первичным, а знание общего — вторичным. Однако, за границами этого вопроса они находятся в состоянии постоянного взаимодействия, так что не может быть индукции бей дедукции и наоборот.

Милль, например, это сам чувствует. Он указывает, что для правильности всех индуктивных умозаключений требуется признание «принципа единообразия порядка природы». Но что такое этот принцип? Это и есть знание общего, при этом такого общего, которое выступает не в качестве простой совокупности частных фактов,  а  закона этих последних.  Таким  законом Милль считает, например, закон причинности. Вполне * понятно, почему индуктивист должен в конце концов апеллировать к необходимости такого общего. Ибо если не будет «единообразия порядка природы», то как можно утверждать, что свеча, которая сейчас будет производить то же действие и завтра и через тысячу лет. Значит, чтобы индуктивное умозаключение об этом свойстве горящей свечи, (полученное на основании наблюдаемых фактов, было истинным и по отношению к ненаблюдаемым еще случаям, оно должно быть дополнено общим положением: горящая свеча всегда жжет. А это уже есть исходная посылка той самой дедукции, которую Милль отрицает. Общее положение об «единообразии порядка природы» он называет «большой посылкой» всех индуктивных умозаключений (17).

Таким образом, неумение понять диалектическое взаимоотношение общего и единичного приводит к противопоставлению индукции и дедукции, к разрыву этих взаимосвязанных противоположностей.

Эта же причина лежит в основе ошибочного решения данного вопроса современными идеалистами. Рассел, например, различает познание фактов и познание общей связи между ними. Первый вид познания состоит в восприятии явлений и есть невыводное знание. Второй основан на психологической привычке, — это выводное знание. Обобщение есть вера в то, что за событием А последует В, что так было, так будет и впредь. В этом смысле обобщение имеет индуктивную природу. Для Рассела вся проблема сводится к тому, что выводное знание, общие предложения основываются на невыводном знании и в то же время последние не дают прочных оснований для выводного знания, для обобщений. С одной стороны, он видит связь между ними, а с другой стороны, понимает всю ограниченность индукции как фундамента для обобщений. Таким образом, эта диалектически противоречивая задача принимает у него вид проблемы квадратуры круга. Так как индукция через перечисление не может быть полной и вероятность достоверного обобщения вследствие этого очень сомнительна, то она сама нуждается в какой-то подпорке, благодаря которой она способна была бы достигать ступени «конечной вероятности», т. е. наиболее Приближающейся к достоверному знанию. «Если, — пишет Рассел, — мы сможем найти принцип, обеспечивающий такую конечную вероятность для данного обобщения, тогда мы будем иметь право использовать индукцию для того, чтобы делать обобщение вероятным.

Но при отсутствии такого принципа индукции не могут считаться делающими обобщения вероятными» (18).
Каковы же те общие положения, или, как выражается Рассел, постулаты, служащие основаниями индукции? Они якобы вытекают не из индукции и вообще не из опыта, а имеют дедуктивную природу. Эти постулаты должны делать обобщения вероятными еще до свидетельства в пользу этих обобщений. Одним из таких постулатов является причинность, постулат «причинных линий». Знание причинных связей явлений, говорит Рассел, делает индуктивные обобщения более или менее вероятными, правдоподобными. Но откуда берется знание причинных связей явлений? И снова и снова неумение диалектически подойти к связи единичного и общего толкает идеалистическую логику к единственному убежищу, в котором она находит видимость удовлетворения, — к идее об априорности, т. е. внеопытном происхождении общих принципов. Опытное индуктивное знание должно опираться на внеопытные и неизвестно откуда взявшиеся общие принципы. По существу Рассел вращается в заколдованном кругу: выводное знание для получения хотя бы вероятной достоверности должно иметь своим основанием то, что само не является выводом из чего-то, что невозможно вывести из мира реальных вещей.

Общий подход Рассела к вопросу о соотношении индукции и дедукции очень напоминает постановку этой проблемы у Милля, последний только не относил причинность к внеопытной сфере и считал вполне возможным вывести ее путем индукции. Так, в работах, написанных более чем столетие спустя после работ Милля, мы сталкиваемся с одним и тем же противопоставлением индукции и дедукции как двух несвязанных между собой способов познания, с одними и теми же источниками ошибок.

Правильное решение вопроса о сущности индукции и дедукции и их роли и месте в процессе познания возможно лишь при учете их диалектического единства и взаимосвязи. Выше уже было указано, что они суть противоположные способы познания, взаимно дополняющие и предполагающие друг друга. Каждый из них имеет свою границу, за пределами которой познание нуждается в дополнении другим способом, и вместе с тем оба они не исчерпывают всех форм выводного знания. Каждому способу присущи свои положительные и отрицательные стороны, в силу чего они не могут существовать самостоятельно и только в единстве друг с другом они находят источник реализации своих возможностей познания. Рассмотрим теперь эти способы.

Индукция. Разработка Бэконом индуктивных методов познания, обобщения ознаменовала собой начало новой эры в развитии науки — эры опытного обоснования сущности природы. Нельзя сказать, что в истории философии до этого полностью игнорировалось значение познания путем движения мысли от частного к общему. Аристотель, например, знал этот способ познания, но в силу исторических обстоятельств он односторонне подчеркивал роль дедукции. Огромное значение индукции состоит в том, что она акцентирует внимание на наблюдении и изучении отдельных явлений, фактов. Обобщение основывается на этом изучении отдельного и возможно лишь в результате движения мысли от единичного к общему. Это неизбежный объективный закон познания, и всякая попытка обойти его ведет к идеализму. Уже из этого видна связь, единство индукции и дедукции. Последняя немыслима без первой, ибо общее положение, служащее исходным моментом дедукции, есть результат индукции. Дедукция начинается там, где заканчивается работа индукции. Когда некоторые логики, игнорирующие индукцию, заявляют, что общие законы, которыми оперирует, например, логика, независимы от индукции, от опытного знания, что это — законы, найденные умозрительным путем, то они исходят из чисто идеалистического понимания сущности общего, закона. Э. Гуссерль, например, заявлял, что умозрительно познанные закономерности независимы «от каких бы то ни было фактов как в своем содержании, так и в своем обосновании» (19).

В действительности ни одна наука не обходится без использования познавательных возможностей индукции. Даже математика — наука преимущественно дедуктивная — строилась и развивалась при помощи таких способов, которые использовали индукцию, иначе пришлось бы признать ее аксиомы и принципы априорными.

Однако индукция имеет ряд существенных недостатков, без учета которых невозможно понять необходимость ее перехода в свою противоположность — в дедукцию:

а) Полученные индуктивным путем выводы, обобщения проблематичны. Ее выводы не проблематичны лишь тогда, когда обобщение охватывает все явления данного класса или рода. Но, как правило, научное познание имеет дело с такими явлениями, количество которых неограниченно велико, вследствие чего охватить их все немыслимо. Индуктивное обобщение, основанное на наблюдении нескольких или даже многих единичных фактов, может привести и к ложному выводу. Открытие какого-нибудь нового явления, противоречащего по некоторым своим свойствам остальным явлениям этого же класса, может опрокинуть сделанное ранее обобщение. Следовательно, индукция, играющая важную роль в получении научных обобщений, не может быть признана  единственным способом, а лишь одним ив многих способов и путей, ведущих к этому результату.

б) Абсолютизация индукции как способа обобщения и выводного знания ведет к эмпиризму, к нагромождению фактов по принципу «дурной  бесконечности». Так как все факты и явления, на основании которых необходимо сделать общий  вывод, невозможно ни перечислить, ни изучить, то абсолютизация индукции приводит к страху перед обобщениями, к боязни делать их под тем предлогом, что «не все явления еще изучены». Под этим предлогом в прошлом нередко скрывалась ненависть ко всяким законам, к смелым научным обобщениям. Конечно, сама индукция как способ познания неповинна в этом, но в ней заложена возможность такого подхода.

Бэкон в свое время призывал к открытию лишь «средних истин», стремясь удержать  мысль от чрезмерных, не связанных с опытом, обобщений. Бэкон  был прав по отношению к схоластическим обобщениям, производившимся   чисто  умозрительным   путем.   Выпячивание индуктивного метода служило этой  цели Для развития науки характерно то, что с прогрессом  знаний растет потребность во все более широких обобщениях, связывающих воедино законы объективного мира. Целью науки становятся уже не «средние», а наиболее обобщающие истины, но их-то уже нельзя получить при помощи одной индукции.

в) Индукция не способна рассматривать явления в развитии. Энгельс указывал, что относительные понятия, т. е. понятия, отражающие развивающиеся и изменяющиеся явления, не поддаются индукции. Посредством индуктивных умозаключений можно получить вывод об общем, содержащемся в явлениях а, в, с и т. д., но дело в том, что каждое отдельное явление может иметь такие специфические особенности, которые являются зародышем чего-то нового, что не укладывается в понятие данного класса. Иначе говоря, индукция обобщает тождественное в вещах, но не их внутренние различия и противоречия, служащие источником развития. Одна индукция может привести к заблуждениям там, где особенно важную роль играет принцип развития, изменения, необходимость учета исторической изменчивости условий, в которых существуют и с которыми связаны явления.

Дедукция. Отмеченные выше ограниченности индукции свидетельствуют о том, что она должна быть дополнена другим, противоположным ей направлением движения мысли. Ограниченность индукции состоит в том, что посредством одной индукции невозможно понять значение общего в познании явлений. Следовательно, наряду с ней должен существовать такой способ познания, который акцентирует внимание на общем и показывает, как, идя от общего, мы познаем частное. Эту функцию выполняет дедукция.

Роль дедукции в познания была вскрыта еще на ранней ступени развития философской мысли, задолго до того, как был обоснован индуктивный метод умозаключений. То, что было сделано в этом отношении Аристотелем, не утратило своей ценности и до настоящего времени. В его «Аналитиках» дан изумительно тонкий и глубокий анализ значения общего для познания.

Аристотель выделяет три момента, имеющих важное значение и свидетельствующих о преимуществе доказательства, идущего от общего к частному, перед противоположным путем.

1) «Тот, кто знает общее, — указывает он, — лучше знает  [нечто]   как   присущее,   чем тот,   кто   [знает] частное». Этот тезис он обосновывает тем, что в общем содержится   больше  непреходящего,  чем  в  частном, которое  менее  устойчиво,   подвержено  случайностям и т. д.

2) Общее в большей мере отражает причину, чем. частное, «оно в большей мере [касается] причины и того, почему есть [данная вещь]». Эта мысль Аристотеля чрезвычайно глубока, ибо знание вещей невозможно без знания их причины, закона, а это достигается путем обобщения.

3) «Чем более частным [что-то] является, — говорит далее Аристотель, — тем более оно подходит к бесконечному, тогда как [доказательством] общего [достигается] простое и предел» (20). В этих словах Аристотель отмечает одну из ограниченностей индукции, заключающейся в том, что она не устанавливает «предела» в изучении отдельных явлений, в то время как в общем достигается этот предел, выражается сущность вещей, уже не зависящая от того, основана ли она на изучении ста или тысячи отдельных вещей.

Эти положения характеризуют действительно то существенное, что свойственно общему в познании. Поскольку общее, точнее, существенно общее, выражает закон явлений, постольку без знания общего и движения мысли от  более общего к менее общему не может быть познания.

Дедукция, таким образом, восполняет те пробелы, которые отмечались при характеристике  индукции: проблематичность, отсутствие предела в изучении частного и т. п. Однако и дедукция также имеет свои недостатки, которые необходимо учитывать, чтобы не возводить ее в абсолют.

а) Прежде всего ее нельзя считать абсолютным способом выводного знания уже потому, что тот исходный момент, от которого она начинает свое движение знание общего само нуждается в обосновании и есть результат каких-то других способов познания, в той числе и индуктивного. Следовательно, своими истоками дедукция упирается в то, что не есть дедукция.

б) Сила дедукции состоит в движении мысли от общего к частному, но это определяет вместе с тем и известную ее слабость: дедукция допускает возможность прямолинейного, непосредственного выведения отдельного, частного из общего. Исходной посылкой дедуктивного умозаключения является абстракция, фиксирующая тождественное в многообразии отдельных вещей. Стремление вывести непосредственно из абстракции конкретные свойства единичного явления в тех случаях, когда исследуются сложные, опосредствованные многими связями явления, не может увенчаться успехом. Только учет многочисленных связей, опосредствующих данное явление и обусловливающих тот факт, что общее и единичное непосредственно не тождественны, может привести к истинному познанию явлений. Даже если мы будем исходить из диалектического понимания природы общего как единства противоположностей, т. е. единства общего и единичного, то это само по себе еще не обеспечивает истинного результата, поскольку в общем эти различия существуют в слитном виде и их нужно обнаружить путем тщательного, конкретного анализа. Дедукция сама не может решить этой задачи, требуется ряд других способов и приемов познания (анализ и синтез, восхождение от абстрактного к конкретному и т. п.), чтобы указанная цель была достигнута.

Из краткого рассмотрения роли и значения индукции и дедукции вытекает ряд выводов относительно их места в диадектической логике. Прежде всего следует указать на существование неправильного мнения по этому вопросу. Согласно этому мнению исследование проблемы индукции и дедукции есть специфическая задача формальной, а не диалектической логики. Некоторые логики считают совершенно излишней саму попытку истолковать эти приемы и способы мышления в духе диалектического материализма и включить их в арсенал марксистской логики. При этом они отрицают тот факт, что Маркс в «Капитале» использовал индукцию и дедукцию при анализе капиталистического способа производства (21).                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                  

Подобный взгляд неправилен уже потому, что сами творцы диалектической логики были иного мнения на этот счет.  Основоположники марксизма  не выбрасывали индукцию и дедукцию из диалектической логики. Энгельс резко критиковал «всеиндуктивистов» за что они рассматривали индукцию как единственно непогрешимый метод, за абсолютизацию индукции. За это же он подвергал критике и чистых «дедуктивистов». Собственное же понимание этого вопроса Энгельс выразил в следующих словах: «Вместо того, чтобы односторонне превозносить одну из них до небес за счет; другой, надо стараться применять каждую на своем месте, а этого можно добиться лишь в том случае, если не упустить из виду их связь между собою, их взаимное дополнение друг друга» (22).

В. И. Ленин, говоря о методе и способах исследования, примененных в «Капитале», включает сюда и индукцию и дедукцию (23). Да это и невозможно отрицать по существу, если  проанализировать метод исследования в «Капитале» с данной точки зрения. Было бы неправильно не рассматривать вопрос о индукции и дедукции в диалектической логике на том только основании, что им занимается формальная логика. При таком подходе диалектическая логика не должна исследовать и проблему понятий. Конечно, в диалектической логике разрабатывается ряд специфических способов познания, которые не изучает формальная логика. Но это не исключает того, что она исследует и некоторые общие с традиционной логикой формы и способы человеческого мышления, только исследует их с точки зрения своих задач, под другим углом зрения. Это целиком относится и к вопросу об индукции и дедукции. Характерной особенностью подхода диалектической логики к этим способам познания является, во-первых, то, что последняя преодолевает разрыв между индукцией и дедукцией. который был свойственен старой логике и который до сих пор не изжит в работах некоторых современных логиков, считающих единственно возможной лишь дедуктивную форму познания. Этот односторонний подход основан   на  абсолютизации  методов  математической логики, хотя по существу и в этой последней дедукция предполагает предварительную работу индукции и других способов обобщения.

Недооценка индукции многими логическими позитивистами обусловлена идеалистическим отрицанием того факта, что обобщение опыта дает знание закона явлений. Как мы уже показали на примере Рассела, опыт, с их точки зрения, может породить в человеке лишь веру, психологическую привычку верить в то, что за событием А последует событие В. Подобная оценка индукции характерна и для Витгенштейна. «Процесс индукции состоит в том, — писал он, — что мы принимаем простейший закон, согласующийся с нашим опытом.  Но этот процесс имеет не логическое, а только психологическое основание» (24). Марксизм признает ценность индукции как одного из способов познания на том основании, что в самой реальной действительности существуют законы, которые проявляются в отдельных явлениях, вследствие чего изучение последних приводит к правильным обобщениям. Поэтому процесс индукции имеет не психологическое, а логическое основание, т. е. он есть отражение объективной логики вещей. Таково же с точки зрения марксизма логическое основание дедукции: ее корни не в чистой «логической необходимости», не в логике знаков, символов, языка, и т. п., а в объективных законах природы, отражаемы  в процессе дедукции. Роль индукций и дедукции в познании объясняется объективной связью единичного и общего в самой действительности, переходами этих противоположностей друг в друга. Но именно в силу того, что они противоположности, они невозможны одна без другой, они «единство противоположностей».

Во-вторых, индукция и дедукция не исчерпывают всего богатства форм умозаключения, способов познания. Как было сказано, каждой из этих форм свойственны такие недостатки, которые ясно указывают на их ограниченное значение, на то, что процесс обобщения, выводного знания требует ряда других форм и способов. Такими способами познания являются анализ и синтез, движение мысли от конкретного к абстрактному и наоборот и т. д. Не будучи формами умозаключения в обычном смысле этого слова, они играют огромную роль в познании вообще, в получении истинных выводов в частности. Иначе говоря, все богатство логических средств и способов познания участвует в производстве научных заключений, в том. числе индукция и дедукция. В этом смысле Энгельс, например, противопоставлял индукцию и анализ. На примере изучения паровой машины он показывает, что не индукция, а анализ ее действия, отвлечение от побочных влияний, заслоняющих основной процесс, изучение ее в чистом виде привели  к известным теоретическим результатам и что 100 тыс. паровых машин доказывали эти результаты не более убедительно, чем одна машина (25). Анализ — это уже особый, специфический способ исследования, с помощью которого раскрывается сущность вещей (о чем будет речь в следующей главе). Когда Эйнштейн указывает, что нет никакого индуктивного метода, который вел бы к фундаментальным понятиям и принципам современной науки, то он, собственно, имеет в виду ту же мысль о сложности и неисчерпаемости способов познания. Как уже было сказано, он придает большое значение творческой фантазии, которая, опираясь на исходные математические аксиомы, ищет обобщающих теорий, способных объяснить факты. При этом он не уставал подчеркивать, что опыт, опытные данные остаются и в этом случае верховным и «всемогущим судьей» теории (26). Особенность современной науки о природе, однако, состоит в том, что приговор опыта, практики возможен лишь на основе «трудной работы мысли», которая позволяет перекинуть мост между теоретическими аксиомами и опытными данными.

Если взять область общественных явлений, то увидим, что Маркс установил законы капиталистического, способа производства также не путем индукции; он не взял для исследования много капиталистических стран, для того чтобы на основании их изучения вывести  какие-то общие заключения. Как он сам указывает, объектом его изучения были законы капиталистического способа производства. Эти законы Маркс исследовал преимущественно на примере одной Англии, наиболее развитой в то время капиталистической страны. И тем не менее он сделал выводы относительно капитализма вообще; это удалось ему потому, что благодаря анализу сущности капитализма, его места в истории общества, качественного своеобразия, развития присущих ему противоречий и т. д., он вскрыл его законы. Для Маркса было не столь важно, существовал ли уже капитализм в ряде стран и как его законы проявляются в этих странах. «Существенны, — указывал он, — сами эти законы, сами эти тенденции, действующие и осуществляющиеся с железной необходимостью» (27). Путем одной индукции или дедукции невозможно было открыть эти законы, но при оценке значения этих законов для других стран известную роль они сыграли. На примере одной страны Маркс вывел законы капитализма, касающиеся всех других стран, развивающихся по этому пути. Поэтому в предисловии к I тому «Капитала» он мог сказать, адресуясь к немецкому читателю, который стал бы доказывать, что в Германии-де условия отличаются от Англии и что законы капитализма на нее не распространяются: «О тебе эта история рассказывается».

В ходе исследования отдельных сторон капиталистического способа производства Маркс также использует индукцию, делает общие выводы при помощи наблюдений отдельных фактов. Так, например, приступая к изучению процесса превращения денег в капитал, Маркс указывает, что исходным пунктом движения капитала являются деньги. Так было исторически, так должно быть и логически. Чтобы в этом убедиться, указывает он, нет надобности обращаться к истории. «История эта ежедневно разыгрывается на наших глазах. Каждый новый капитал при своем первом появлении на сцене, т. е. на товарном, рабочем или денежном рынке, неизменно является в виде денег, — денег, которые путем определенных процессов должны превратиться в капитал» (28). Таким образом, общий вывод он делает на основании частных фактов, т. е. индуктивным способом. Но когда, установив этот простой факт, Маркс обращается к исследованию вопроса, каким образом деньги превращаются в капитал, то он делает это не путем индукции, которая не может решить этой задачи, а с помощью глубокого теоретического анализа сущности этого процесса. Решающую роль здесь играют другие способы исследования. Определив общую формулу капитала, Маркс сопоставляет ее с формулой простого товарного обращения, вскрывает и общность и различие между ними, расчленяет процесс кругооборота капитала на его отдельные стадии, изучает каждую стадию отдельно (Д—Т и Т—Д). Весь этот процесс он берет в чистом виде, абстрагируясь от всех усложняющих моментов. Маркс обнаруживает глубокую противоречивость этого процесса, заключающуюся в том, что капиталист должен купить товары по их стоимости, продать их по стоимости и тем не менее извлечь из этого процесса эквивалентного обмена стоимость большую, чем он авансировал. Вывод, который Маркс сделал из своего исследования о прибавочной стоимости как источнике самовозрастания капитала, явился результатом всего этого движения познания, в котором главную роль играла не индукция. Нельзя сказать этого в данном случае и о дедукции, поскольку Маркс отправлялся от уже готового общего результата, а ли исследовал его.

Наконец, в-третьих, индукция и дедукция, применяемые в диалектической логике, используются с учетом развития и изменения исследуемых процессов.

Это можно показать на примере дедукции. В «Капитале» Маркс использует дедукцию как форму исследования тогда, когда он из общего положения (закона) о том, что все виды капиталистической прибыли имеют свои] источником прибавочную стоимость, выводит, «дедукцирует» соответствующие положения, касающиеся отдельных видов прибыли (процента, ренты, торговой были). Нельзя согласиться с тем мнением, что переход от прибавочной стоимости вообще к отдельным ее разновидностям  регулируется  не принципами  дедукции а особыми принципами, определяющими порядок анализа сложной системы связей. Конечно, Маркс использует ряд логических способов и средств исследования этого вопроса, как например, восхождение мысли от абстрактного (прибавочная стоимость вообще) к конкретному (различные ее конкретные проявления), синтез как способ соединения абстрактного и конкретного, тождества и различия, общего и единичного и т. д. Но нельзя исключать из числа этих способов и дедукцию, а тем более противопоставлять эти способы дедукции как форме, находящейся за пределами диалектической логики. Дедукция есть также один из способов «анатомирования» связей между явлениями. Разве когда мысль движется от общего к частному, то это не включает в себя и момент дедукции, т. е. логическую операцию, помогающую установить связь между общим и единичным? Конечно, нельзя сложный процесс обобщения сводить только к этой операции. В диалектической логике это движение к общему значительно сложнее, чем в формальной логике. Здесь оно опосредовано рядом других моментов, особенно тем обстоятельством, что общее, особенное и единичное рассматриваются не как абстрактное тождество, а как тождество противоположностей, что исследуемые явления берутся в развитии и изменении. Как было уже сказано, предшественники Маркса пытались непосредственно дедуцировать из общего положения о стоимости все сложные явления капиталистической действительности. Маркс также шел в этом вопросе от общего к единичному, от абстрактного к  конкретному, но он подчинял процесс дедукции диалектической теории развития, сочетал ее со способом исторического рассмотрения явлений, с диалектическим синтезом общего и частного. Его дедукция - это не способ формального выведения частного факта из общего, а развитие из общего (закона) частных его проявлений в соответствии с историческим развитием самой действительности. Такой способ «дедуцирования»  находит свое глубокое воплощение при помощи таких логических средств как анализ и синтез, восхождение от абстрактного к конкретному, к рассмотрению которых мы сейчас переходим.       

Примечания.

1.E. Hartmann, Uber die dialectische Methode, S. 90.

2.К. Маркс, Теории прибавочной стоимости, т. III, Партиздат, М., 1932, стр. 63.

3.К. Маркс, Теории прибавочной стоимости, т. III, стр. 133. 

4.В. И, Ленин, Соч., т. 11, стр. 372,   

5.В. И. Ленин, Соч., т. 11, стр. 372.

6.Л. Витгенштейн, Логико-философский трактат, стр. 6

7.К. Маркс, Капитал, т, I, стр. 54 (курсив мой, — М, Р.).

8.Там же, стр, 76.

9.Л.  Витгенштейн, Логико-философский трактат, стр. 64. 374

10.Л.  Витгенштейн, Логико-философский трактат, стр. 86.

11.В. И. Ленин, Соч., т. 25, стр. 381.

12.М. Борн, Эксперимент и теория в физике, «Успехи физических наук», т, LXVI, вып, 3, ноябрь 1958, стр. 360,

13.В. И. Ленин, Соч., т 29, стр. 436,

14.Ф. Энгельс, Диалектика природы, стр. 182, 

15.В. И. Ленин, Соч., т. 32, стр. 72.

16. Дж. Ст. Милль, Система логики силлогистической и индуктивной, стр. 167.

17.Там же, стр. 165.

18.См. Дж. Ст. Милль, Система логики силлогистической и индуктивной, стр. 279.

19.Б. Рассел, Человеческое познание. Его сфера и границы, стр. 471.

20.Э. Гуссерль, Логические исследования, СПб., 1909, стр. 62

21.Аристотель, Аналитики первая и вторая, стр. 232, 233, 234.

22.См. А. А. Зиновьев, О разработке диалектики как логики, «Вопросы философии* № 4, 1957, стр. 188—190.

23.Ф. Энгельс, Диалектика природы, стр. 181.

24.См. В. И. Ленин, Соч., т. 38, стр. 136.

25.Л. Витгенштейн, Логико-философский трактат, стр. 93.

26.См. Ф. Энгельс, Диалектика природы, стр. 181.

27.См. А. Einstein, Mein Weltbild, S. 239.  Следует отметить, что Эйнщтейн ошибочно полагал, что задача науки состоит в том, чтобы чисто умственный путем обнаружить какие-то основополагающие теоретические принципы, из которых затем нужно с помощью дедукции объяснить и вывести соответствующие опытные  факты и данные.

28.К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 4.

29.Там же, стр. 153.